— Да. С Ценз понятно. Теперь Симкина. Ты ее видел?
— Видел. Нормальная тетка, кстати.
— Вот. А Григорчук ее подсиживала. Причем пребывала уже на последней стадии. Тоже распускала слухи, создала ненормальную атмосферу в редакции, но, главное, охмурила американского хозяина журнала. Тот ничего против Симкиной не имел, но Григорчук давила, и он вроде сдался. Симкину должны были уволить.
— Уволить?
— Если бы они обе остались, то журнал так и лихорадило бы. Говорят, отношения дошли до температуры плавления металла. Кто-то должен был уйти. Вот Симкина и стала кандидатом на вылет. Нравы у них, конечно, развратнейшие, Лень. У нас такого нет. В смысле продвижения по службе. Вот я, к примеру…
— Не приставал к товарищу полковнику? Так у тебя, Вась, и возможностей особых не было: ни такой талии, как у Григорчук, ни волос до пояса. Ой, извини, про волосы я сгоряча. — Леонид зажал себе рот ладонью.
— Симкина, как мне объяснили, — строго продолжил Василий, — в журнальчик этот всю душу вложила. Сделала его, то-се, а тут и Григорчук на халяву подвалила. А у Симкиной нашей — предпенсионный возраст. Беда. Я бы на ее месте точно Григорчук удавил. Улавливаешь?
— А то! Я бы на месте Григорчук не стал тебя подсиживать именно из этих соображений. Жизнь дороже.
— Теперь Алешин. С одной стороны — у него алиби. Он вошел в ресторан как раз в тот момент, когда Иратову звонила Григорчук. И больше уже из ресторана не выходил. Но с другой стороны, он весь вечер вокруг Григорчук вился, с определенной целью. Она, как говорят, не возражала. Леня, таких развратных нравов…
— …ты повторяешься.
— Да. И на беседах ведет себя Алешин странно. Гоше тоже так показалось. Юлит, глаза прячет, дергается, путается в показаниях: то он заходил к Григорчук, то — не заходил. То она его позвала, то он сам пришел. Подозрительно. Но еще хлеще с его женой. Она приперлась сюда на срочную встречу с мужем. Нужен, говорит, он мне позарез, вот вынь мужа и положь. Покрутилась полчаса и уехала, в страшном, говорят, душевном волнении. Про то, что муж был нужен, начисто забыла. Улавливаешь? То ли память совсем плохая, то ли не за мужем она приезжала. Во время убийства ее никто нигде не видел.
— А что, жена Алешина знакома с Григорчук и тоже имеет к ней претензии? — уточнил Леонид.
— Не знаю. Но есть у меня одна идейка, — загадочно протянул Василий. — Проверю кое-что и расскажу.
— А Цензом-мужем ты вообще не собираешься заниматься? — спросил Леонид.
— Почему же. Только не верю я в покушение на Ценза.
— Что значит — не верю. Хлопушку-то взорвали.
— Я думаю, нас пытаются запутать, сбить с пути. Ха-ха. Куда мы, на фиг, с колеи денемся при наших-то дорогах.
— Подожди, Вась, — младший оперуполномоченный не был склонен соглашаться с подобной версией как с единственной. — А вдруг его действительно хотели убить? Но не рассчитали мощность взрывного устройства. И вдруг оба инцидента как-то связаны?
— Да, бывает, что с мощностью ошибаются. Но знаешь, почему-то все время в другую сторону. И вообще, товарищ Манукян! Что вы лезете не в свои дела? Формально следствие идет. Вон следователь Малкин по коридорам шарахается, опрашивает людей. Вот соображения самого Ценза, — Василий потряс стопкой бумаги. — Видишь? Здесь все, кого он подозревает. Ты спросишь — кого из наших фигурантов? Я отвечу тебе: всех. Без исключения. Он, судя по всему, милый, добрый человек и во всех своих знакомых видит потенциальных убийц.
— И собственную жену подозревает?
— Думаю, и ее. Правда, в списки внести постеснялся. А так, поскольку у него мания величия и, соответственно, все вокруг завистники, то он абсолютно уверен: весь мир против него. Не волнуйся ты за Ценза, видишь, как я напряженно работаю, да что я — весь МУР с ног сбился. А ты занимайся тем, что поручено. Давайте, товарищ Гений, мы на вас рассчитываем.
И, нежно обняв подчиненного за талию, капитан Коновалов подвел его к двери и вытолкал в коридор.
Леонид огляделся по сторонам, увидел пару обитателей пансионата, «случайно» прогуливающихся неподалеку от кабинета, тщательно отряхнул пиджак от невидимой пыли, гордо вскинул голову и со словами: «Какое безобразие!», степенно отправился к себе в номер. В холле третьего этажа его внимание привлекла любопытная парочка: Татьяна Эдуардовна Ценз и Александр Дмитриевич Трошкин. Они о чем-то оживленно шептались, но, когда эмоции брали верх над осторожностью, Ценз и Трошкин сбивались с шепота на крик. Леонид Зосимов, он же — политтехнолог Манукян, уверенной походкой прошел мимо них, громко топая, дошел до конца коридора, затем тихо вернулся назад, прижался к стене и прислушался.
— …связь как раз есть, — возбужденно говорила Ценз, — и для меня она очевидна. Знаешь какая? Мы с тобой. Потому что убили ТВОЮ любовницу и чуть не убили МОЕГО мужа.
— Ты намекаешь на то, что в результате удачно проведенной операции мы с тобой стали бы свободными людьми? — раздраженно спросил Трошкин. — И кто же так о нас заботится?
— Ты, — сказала Ценз. — Или я. Логично?
— Нет! — Трошкин опять повысил голос. — Прекрати! Если бы мне мешал твой драгоценный муж, его можно было бы отодвинуть менее кровавым путем.
— А Григорчук? Согласись, с такой мстительной дамочкой бескровными средствами не справишься. Правда? Ведь ты уже дозрел до того, чтобы от нее избавиться?
Трошкин неожиданно сорвался с места и быстро зашагал к лестнице. Леонид вжался в стену, больше всего боясь, что он оглянется. Но, судя по всему, Александру Дмитриевичу совсем не хотелось видеть свою собеседницу, слишком сильно она его разгневала.
А Василий тем временем любовался на осенний пейзаж из окна и грустил. Ему не нравилась ни одна из версий. Он не мог отогнать от себя назойливую мысль, что те, кто приехал в пансионат «Роща» вечером в пятницу, не годятся на роль убийц. То есть исполнителей убийства. Руководители такого ранга уже лет десять не имеют дурной привычки устранять противников собственными руками. И когда им кто-то сильно надоедает, никакого труда не составляет обратиться к специалистам, которые и сделают все качественно, и возьмут недорого. Так зачем же разводить кустарщину? Зачем этот цирк с подушкой? И с хлопушкой?
В то же время Василий был абсолютно уверен, что кто-то из присутствующих здесь шишек — убийца.
Старший оперуполномоченный понимал, что поймать преступника по горячим следам уже не получится, а значит, надо отсюда выбираться и наблюдать за фигурантами в их естественной среде, время от времени помещая их в естественную среду капитана Коновалова, то есть приглашая в МУР на душевные беседы. Василий знал, что ничто так не будоражит фантазию, не тонизирует нервную систему и не толкает к незапланированным действиям, как милицейские повестки. Они сродни контрастному душу — и полезны, и эффективны. Главное, соблюдать чувство меры. Семь повесток в неделю — много. Одна — мало. А вот две — в самый раз. Пусть волнуются, возмущаются, заучивают свои предыдущие показания, ошибаются, пробалтываются. Не пробалтывается только тот, у кого совесть чиста. А таких людей, это Василий знал точно, на свете не существует.
