Умом я сознавала, что по большому счету в бедах рыжего друга Ледников не виноват, но досада на ситуацию и невозможность что-либо исправить бесили. Бесили настолько, что хотелось сказать гадость. Но на фига нам сдалась очередная эскалация конфликта? Ни на фига! Вот я и ограничилась бурчанием:
— Второй день подряд в квартире какие-то посторонние мужики толкутся. И вообще, мы не любовники.
Не знаю, зачем я добавила последнее, может, под действием рыбного запаха мозг, вместо стимулирования потенциальной фосфорной подпиткой, усох окончательно. А только ЛСД скривил рот и съехидничал:
— Осталось лишь прибавить, что вы до сих пор девица, хранящая себя для единственного. Избавьте меня от подробных описаний вашей несчастной личной жизни.
— То, что я девушка, не повод для издевок, — озлилась я окончательно, ожесточенно вгрызаясь в пирог и раздумывая, а не выставить ли ЛСД опять за дверь. И как он догадался? Сволочь! Хотя с его-то рожей и характером небось не часто женское внимание перепадает.
Не то сип, не то хрип отвлек меня от злобного сочинения благих пожеланий любимому куратору. Я вскинула голову. Этот феникс недобитый решил помереть на кухне. Он хватался за шею и пытался дышать. С горлом, забитым пошедшим не в ту дырку пирогом, получалось плохо. Самоудушением решил заняться мне назло?
«Посидеть, что ли, подождать?» — мелькнула и исчезла мстительная мысль. И так было понятно, что не стану, и не только из-за грядущих неприятностей в случае смерти сотрудника «Перекрестка». Тело начало действовать раньше, чем голова приняла сознательное решение. Подскочила и съездила гаду по спине от всего сердца, почек и души. Хоть так отомщу, во спасение, так сказать! Судорожный вздох и кашель отчетливо подсказали — оказание первой экстренной помощи прошло успешно.
Ледников продышался и принялся запивать расцарапанное горло теплым чаем. Больше он не сказал ни слова. Благодарить не стал, ну да хоть хамить не начал по новой. Он молчал, и вообще казался каким-то прибитым (не от одного же моего удара?) и загнанным в угол (а тут я вообще не при делах!). Темный взгляд стал невозможно тоскливым и мрачным. То, что раньше я принимала за «куратор не в духе», было, оказывается, его нормальным рабочим состоянием.
Нет, искать на телике Задорнова или комедию я не стала, только отвернулась, чтобы мину с носом-клювом не видеть, и чашку переставила. Никогда не слышала, чтобы чай сворачивался, да все когда-нибудь в первый раз происходит, от такого выражения на «харизме» он запросто мог скиснуть.
Резкий даже не звон — взвизг колокольчиков, пристроенных у «самораспахивающейся двери ВНИТУДА», заставил меня подпрыгнуть на табуретке и расплескать чай. Хорошо, никогда не пила кипятка, а то бы ожога не миновала. Мы с ЛСД обернулись синхронно, как марионетки, дернутые за нити умелым кукловодом.
На пороге кухни стояла мумия.
Глава 12
ЧТО ТАКОЕ ЛИЧ И КАК С НИМ БОРОТЬСЯ
«Мумия!» — было первое, о чем я подумала. Коричневатая кожа цвета старого пергамента из музея, почти безгубый рот, ввалившиеся глазницы, лысый череп в короне со странными скошенными попарно зубцами, руки-палки, унизанные перстнями, цепи и ожерелья на шее, тело, закутанное в тяжелую, даже на вид, длинную золотую одежду. (Назвала бы парчой, да никогда не видела вблизи настоящей. Может, она и есть?) Из-под полы выглядывали только расшитые разноцветными блестяшками тапочки с загнутыми вверх носами.
От смотревшего на нас мутным рыбьим взглядом создания пахло очень странно. Такой запах я встречала лишь однажды, когда довелось в числе «добровольцев за премию» разбирать на работе завалы архива десятилетней давности и вытряхивать засохших между папок дохлых тараканов. Странный тип пах именно так — давно издохшими паразитами.
— Зомби? Мумия? — неуверенно попробовала отгадать я видовую принадлежность очередного гостя. Еще не зная, чего от него ждать, я уже испытывала к незваному гостю безотчетную неприязнь.
— Лич, — коротко поправил меня куратор, как-то заторможенно, словно нечто приковывало все его внимание и требовало приложения максимума сил.
— Э-э-э, а в чем разница? — шуровала я в закромах памяти, пытаясь выловить нужную информацию. Та ускользала юркой рыбкой.
— Колдун-мертвец, — дал короткую справку ЛСД, и одновременно с этим лич открыл рот.
— Не противься, ты будешь моим первым рабом здесь. Соглашайся или станешь мертвым рабом, мне все равно, — прошелестел такой же затхлый и противный, как дохлые тараканы, голос. — Мертвые, живые, — все будут служить мне. Открой мысли! Не смей лгать!
Куратор сидел на стуле неподвижно, камень и тот казался бы воплощением скорости в сравнении с ним. Кажется, ЛСД боролся, не здесь, снаружи, а там, внутри, с путами, которыми оплел его могущественный мертвец. Наверное, обычный человек уже давно сдался бы на милость (ха, какое лживое слово!) победителя, но феникс, чье естество — огонь и жизнь — являлось прямой противоположностью власти трупа, продолжал сопротивляться ментальному воздействию.
Кайст заговорил, придерживаясь какого-то странного, неритмичного и в то же время затягивающего, как железную стружку магнит, слога:
Ее уста — благоуханный ладан и розы лепестка нежней,
Нежнее розы шелковая кожа ланит, и раковина ушка
Подобна перламутру из морских глубин, важней,
Нет важнее блеска милых глаз, они ловушка,
Ловушка сердца…
Даже тембр голоса у куратора изменился, я такой только однажды слышала. Тот мужчина звонил на радио, заказать песню для любимой жены, и я от всего сердца позавидовала незнакомой женщине, о которой говорили таким голосом. Чуть хрипловатый, бархатный, проникновенный. Его хотелось слушать и слушать, не важно, какую чушь он вздумает нести, пусть хоть расписание поездов читает. Я плыла на волнах этого голоса, пока при слове «ловушка» в голове не щелкнул переключатель. Как водой колодезной из ведра окатили. (Шутник Стаська как-то на мне попробовал. Уй, пробирает!)
Дошло до меня, как анекдот до жирафа, — да ведь ЛСД пытался заворожить мумию! Судя по тому, как остекленели и без того маловыразительные лупешки лича, у Ледникова получалось. А дальше? У нас есть план? Не вечно же он сможет импровизировать в магическом стихосложении, пленяя тварь из-за двери? Охрипнет, поперхнется, запнется или еще чего, а мертвяку-то без разницы, он уже мертвый. У него в запасе вечность, пару часов обождет. Тогда чего добивается куратор?
Я поймала его гневный взгляд, многозначительно указавший на дверь, и сообразила: кайст хочет, чтобы я убегала. Спасалась или звала на помощь? А кого? Соседи-пенсионеры на даче, полиция наша тоже с мертвяками не обучена сражаться. На кнопочку браслета нажать? И что будет? Как с Лехой, еще один загибающийся от ран спецназовец? Нехорошо! Эх, жаль, Конрада дома нет! Почувствует и придет? А если он далеко и ничего не ощутит, связь-то наша только формируется? Нет, надо как-то самим выкручиваться.
