— Ну… мы же утром все обсудили. Это что-то вроде безусловного рефлекса, наложенного на сознание магией ритуала, в который ты влип исключительно по молодости и от незнания. На что злиться-то? Ничего предосудительного ты не делаешь, развратных действий не предпринимаешь, оскорблений не наносишь. Того гляди я через недельку-другую настолько привыкну, что начну второго ботинка ждать.
— Что? — как-то вяло удивился куратор.
Я в ответ пересказала анекдот про пьяного студента, летящую в стенку обувь и обязательный удар второго ботинка, без которого привыкшие к беспокойству соседи не могут заснуть.
— Вот так привыкну и, если к середине ночи никто толкаться не начнет, буду просыпаться и мучиться бессонницей, — со смешком заключила я и предложила вполне благожелательно: — Давай спать.
— Я пойду.
— А как заснешь, снова сюда телепортируешься? — фыркнула я. — Или вообще больше не ляжешь?
Судя по молчанию мужчины, я угадала. Вздохнув, предложила уже тверже:
— Ложись, Саргейден, места хватит. У тебя слишком много работы, важной и такой, которую никому не препоручишь, не стоит жертвовать сном из-за личных обид и амбиций. Ты не воняешь, не храпишь и не перетягиваешь на себя одеяло, я не в претензии.
— Не подобает девушке говорить та… — начал Ледников, запнулся, почему-то уставившись на свое запястье, словно в зеркало мира, заткнулся (наверное, о спаленных веревках вспомнил) и лег. На самом краю кровати, стараясь оставить между мной и собой максимальное расстояние, ладно хоть меч не положил. Не знаю, есть ли у куратора личное оружие, но с него сталось бы сходить к Конраду и одолжить его большую острую махину, именуемую Серп. Не пошел, и ладно. Длиннопалая рука с черными ногтями расслабленно вытянулась поверх простыни. Больше мы не разговаривали, и под едва слышный звук чужого дыхания я заснула вновь удивительно быстро.
Где-то ближе к утру я сквозь дрему почувствовала, как меня снова подгребли ближе и прижали покрепче к груди, но не проснулась и вырываться не стала. Ну его, спать хотелось сильнее, чем бороться за свободу передвижений в кровати. А утром, когда я открыла глаза под звонкие стрижиные крики за окном, куратора уже не было.
Зато на кухне, стоило мне заняться яичницей на завтрак, возник довольный жизнью Конрад. Такой умиротворенно домашний, в светлых джинсах и белой рубашке нараспашку. Вампир жаворонок! Кто скажет, что клыкастые — создания ночные и на рассвете уползают в гроб, дабы замереть в оцепенении между жизнью и смертью, больше не поверю. Какой гроб и какая кровь, если он так на сковородку с жареной колбасой смотрит, будто вместе с ручкой сожрет, не отходя от плиты? Ухмыльнувшись, я чмокнула родственничка в щеку, шустро напластала еще колбасы и вытащила из холодильника три дополнительных яйца.
Куриных, ясное дело, аннигилировавшаяся птичка ничего снести не успела, впрочем, лоток с бумажкой тоже пустым оставался, так что пришлось с мечтой о торжественном вручении даров-гуано распрощаться.
Пока возилась с самым простым завтраком в мире, начала в красках расписывать ночной концерт золотой птицы. Очень хотелось поделиться с другом той радостью и восхищением, которые навсегда обосновались в моем сердце.
— Стало быть, для вас пел благословляющую песнь феникс, — констатировал Конрад с задумчивым и одновременно, пожалуй, донельзя довольным видом.
— Кто? Почему феникс? — не поняла я, раскладывая глазунью по тарелкам. Если это была шутка, то не очень удачная, чуть кусок на скатерть не уронила, а один желток все-таки лопнул и потек. — Ледников сказал, что на Земле нет слова, которым их можно назвать.
— Так и сказал? — прищурился вампир, пододвигая к себе тарелку и принимаясь увлеченно орудовать вилкой.
— Мм, он сказал что-то вроде: слова, воплощающего имя птицы, у нас, землян, нет, — припомнила я.
— Он прав, нет. Но слово «феникс» в достаточной степени близко к тому, что воплощает суть бессмертных и светлогорящих созданий, чья кровь по сути есть сила, магия и сама жизнь, — поразмыслив, заметил Конрад и вознаградил себя за эту философскую сентенцию изрядным куском жареной колбасы.
— Эй, а что ты про благословляющую песнь говорил? — спохватилась я. — Чего благословение феникса-то касается? Здоровья там или счастья в личной жизни?
Конрад посмотрел на меня как на птенца-несмышленыша и ответил честно, хотя лучше бы промолчал:
— Благословение феникса завершает ритуал поиска истинной избранницы, по обычаям кайстов вы теперь считаетесь обрученными.
Яичницей я все-таки подавилась, зато сразу поняла, чего так ночью корежило ЛСД, за что он извинялся, почему ничего не стал объяснять и поутру смылся раньше, чем я проснулась. Наверное, боялся прямых вопросов, на которые будет вынужден дать ответ. Плюс сильно страдал от сожалений о юношеской глупости, толкнувшей его на дурацкий ритуал, из-за которого мы оба оказались в нелепой ситуации. И вообще, я сглупила, потому-то сразу не сообразила, что птица и есть легендарный феникс! Ее коготки ведь так походили на ногти кайста, и золотой цвет оперения, и уход по-английски в пламенной вспышке…
Конрад заботливо похлопал меня по спине, налил теплого чаю. Я выпила несколько глотков, прочищая горло, и констатировала:
— Вляпались. Хорошо еще, что у меня ни парня, ни жениха нет, а то б сгорели к чертовой матери. ЛСД рассказывал, у них, фениксов, такое случалось. А теперь небось у него рефлексы вообще вразнос пойдут. Чего теперь делать?
— Живи, — запросто дал очень-очень ценный совет вампир, — не забивай голову сердечными проблемами. Все само решится. Те, кому пел истинный феникс, будут счастливы сердцем.
— Счастливы, хм, — недоверчиво буркнула я, вспоминая удивительный ночной концерт, и неожиданно вспомнила еще кое-что важное. — Эй, а полоски в волосах Саргейдена вчера исчезли. Может, ты ошибся, и феникс нас, наоборот, как бы это… развел? Признал ритуал поневоле недействительным?
— Полоски исчезли, — мирно согласился Конрад, — только это не символ разрыва уз, а, напротив, результат полного завершения первой стадии ритуала. Поиск окончен, осталось лишь сближение обрученных, а затем сам ритуал создания пары.
— Черт, — разочарованно вздохнула я и принялась доедать завтрак. Вспомнила о том, как хотела поговорить с вампиром насчет странных желаний и зависти к любящим и любимым, и ничего не сказала. Какая теперь-то разница? Я могу чего угодно хотеть, но, пока мы с Ледниковым не разберемся с «обручением», хотелки лучше закопать поглубже, во избежание самопроизвольных возгораний живых и неживых объектов. — Эй, а ЛСД очень хреново?
— Ему сейчас не до личных переживаний. Кажется, еще один привратник погиб. Несчастный случай. Кайст занимается расследованием. Впрочем, фениксы народ живучий и упрямый, он во всем разберется и скоро вернется, — проронил вампир. — Что до его отношения к завершению ритуала обручения — нет. Лучик, ты умная девушка, пусть и кое-чего не видишь или предпочитаешь в упор не замечать, поэтому разберешься сама. Я лишь скажу: его в большей степени волнует не ритуал, а твое к нему отношение.
