Савичев встревоженно глянул на девушку.
— Пойдем туда вместе, — властно выговорил он и потянул ее с дивана.
Он поднялся на второй этаж и подумал, что эту сцену он уже где-то видел: Суворов, неподвижно сидящий в кресле, с хищно улыбающимся Климовым слева и Ставрогиным справа, а напротив, в свете бра, — ошеломленные, испуганные лица Воронина и Косого. Чуть поодаль, в углу, сваленные как дрова, находились еще четверо — Эдик, Санек и третий бандит, с таким трудом обезоруженный Климовым и Ставрогиным, по кличке Карась, а также многострадальный Сидор.
Над всей этой кучей возвышались Красницкий и Симонов, причем последний — наверное, по привычке — не убирал пистолета, внушительно наставленного на братву.
— А, Савичев, очень кстати, — серьезно сказал Суворов, — я уже думал посылать за тобой. Все-таки амурные дела могут и подождать. А вот с этими разобраться надо немедленно.
Савичев с Юлей прошли через всю комнату и уселись на низком диване у окна — чуть в стороне от общей скульптурной группы. И тут Савичев вспомнил, что напоминала ему эта сцена. Точно так же, но не связанный и без такого солидного сопровождения, здесь стоял он сам, и на месте Суворова тогда был Воронин.
— Что ж, роли поменялись, — резюмировал он вслух, — так что, Вадим Николаевич, вживайтесь в роль, для вас новую и непривычную.
Никто не удивился словам Савичева, а Климов многозначительно добавил:
— И вероятно, последнюю.
— Честное слово, — заговорил Воронин, в упор глядя на Суворова, — честное слово, это забавно, если бы не было так грустно. Ладно они, мальчишки, но вы, Александр Иваныч, вы такой же президент хоккейного клуба, как и я, и устраивать такой показательный суд инквизиции по меньшей мере несолидно…
— Хватит попусту сотрясать воздух, — тяжело облокотившись на ручку кресла, почти с усилием выговорил Суворов, — все эти ваши словесные упражнения — это, конечно, замечательно, но пора говорить о деле.
— Вам не кажется, уважаемый Вадим Николаевич, что вы слишком зажились на этом свете? — встрял Климов.
— Тихо, — оборвал его Суворов, — говорить буду я. Господин Воронин, я думаю, настало время ответить на ряд вопросов. Прежде всего: кто и каким образом инициировал устранение Савичева от игр и отмывание денег посредством сплавления его за рубеж?
— Я не обязан отвечать на ваши вопросы, — угрюмо произнес Воронин, — вы не следователь, а я не подсудимый. Если вы подозреваете меня в криминале, отдайте это дело в ведение прокуратуры, а судов Линча устраивать нечего!
— Ну ты прямо как ребенок, — недобро ухмыльнулся Суворов. — Причем нахальный ребенок. Демяша, ну-ка, иди сюда.
Массажист, уныло сидевший на пуфике и что-то мрачно пережевывающий, встрепенулся и подкатился к Александру Ивановичу.
— Вот этот паразит не хочет с нами говорить. С его стороны это по меньшей мере невежливо, а?
— Угу, — процедил Демяша, пренебрежительно глядя на Воронина.
— Но он заверяет, что и дальше будет вести себя тем же манером, и требует расследования в прокуратуре.
— Свежо питание, а дезинфицируется с трудом, — откомментировал тот и шагнул к Воронину.
— Лучше отвечайте на все, что спрашивают, — доверительно посоветовал с дивана Савичев, — а то с Дементьевым шутки плохи, не так запоете!
Демяша подступил к Воронину и меланхолично приобнял того за узкие покатые плечи.
— Кто, когда и как? — снова медленно повторил Суворов.
Воронин замотал головой.
— Вы не имеете права! — закричал он. — Я буду жаловаться в…
Суворов махнул рукой Демяше, и гипотетическое название места, где он собирался искать управу на разошедшегося почетного президента ХК «Кристалл», превратилось в глухой стон, а потом в вопли дикой боли.
— Ну? — спросил Суворов, и массажист чуть ослабил захват.
— Я не могу, — клацая зубами, выговорил Воронин. По лбу его заструился пот, побагровевшее лицо перекосилось судорожной гримасой внезапно наплывших, как снежная лавина, страха и боли, — они… они убьют меня.
— Кто?
— Ни за что! — выкрикнул Воронин. — Тогда конец всем… не только мне.
— Ах, что за тайна! — сказал с дивана Савичев. — Загадочное имя Ивана Всеволодовича Конышева, в просторечии Кондора, крестного отца задольской мафии… это действительно секрет!
— Вы его не знаете… — прохрипел Воронин, корчась под очередной нежностью Демяши. — Кондор… он страшный человек… я вам не советую связываться с ним…
— Как мне надоело это словоблудие, — устало сказал Суворов, — Симонов, покажи ему, что и с нами не стоит говорить невежливо… а уж тем более поступать, как со скотами!
Симонов, не сходя с места, вскинул пистолет и выстрелил в ногу Воронина. Пуля попала в бедро и, прошив его насквозь, продырявила ковер и ушла в деревянный настил пола.
Вадим Николаевич стиснул зубы и осел, глядя на свою покалеченную ногу, по которой, все нарастая, расползалась дикая, непереносимая боль, а на ткани светлых брюк быстро ширилось, тяжелея и набухая, темное пятно.
— Следующий будет в твою тупую голову, если ты упорно не желаешь говорить, — произнес Суворов, — подумай, было бы из-за чего подыхать, а так…
— Хорошо, — тихо выговорил Воронин, — я скажу… Только дайте мне выпить чего-нибудь покрепче. Водка в холодильнике.
— Вот и добре, — сказал Суворов и кивнул Симонову:
— Дима, принеси-ка сюда водки и пару стаканов.
И, повернувшись к Савичеву и Юле, оцепенело застывшим на диване, спросил:
— Значит, ты и есть та самая девочка… которая помогла Савичеву отсюда соскочить?
Юля подняла голову и перехватила горящий ненавистью… нет, даже не ненавистью, а какой-то болезненной, недоуменной неприязнью, взгляд Воронина. И она ответила легко и четко:
— Да, это я. — И, наклонившись к самому уху Суворова, она тихо добавила:
— Только я попрошу… не делайте больше ничего с моим дядей. Он и так все расскажет… а что не сможет, скажу я. Хотя я знаю немного, но все же…
— Воронин — твой дядя? — в тон ей спросил Суворов. — Ну что ж, ты нам помогла, и я не знаю, под каким предлогом тебе можно было бы отказать.
— Он все расскажет, — еще раз повторила Юля, сжимая руку Савичева.
Глава 13
КУДА УЛЕТАЮТ КОНДОРЫ
Все эти события, итог которым подвел судорожно заглоченный Ворониным стакан водки, произвели на меня сильное впечатление. От этих людей, в большинстве своем еще почти мальчишек, веяло каким-то мрачным скрытым трагизмом, и казалось невозможным, что цепь происшествий прервется на этом жадно проглоченном Ворониным стакане водки.
