— У меня отсутствуют чувства долга и справедливости, давить на совесть бесполезно! — нагло ответствовала Дара.
Магистр снова зарычал, но сдержался, выдав лишь:
— Тьера ты готова защищать до последнего, невзирая на последствия. И что, он стоит такой преданности?
И мне вдруг очень интересно стало услышать ее ответ, и я услышала:
— Тьер достоин преданности! Более чем достоин!
В следующее мгновение на лице магистра Эллохара расцвела довольная улыбка. Повернув голову, он внимательно посмотрел на меня, но каким-то расфокусированным взглядом, словно смотрит сквозь, и почти пропел:
— Ага, значит, это личное и с темными эльфийками не связанное.
Облик возрожденного духа смерти потемнел.
— Ну, так я и понял. — Магистр Смерти явно был более чем доволен собой. — Лаллиэ в Ардаме, Дара. Она рванула сюда, бросив кронпринца четырнадцать суток назад. И она была уверена в своих действиях, так как даже не пыталась создать пути для отступления. Ты понимаешь, куда я клоню?
Не знаю, как Дара, а я отсчитывала дни, и выходило, что четырнадцать суток назад я… прокляла лорда-директора!
— Четырнадцать суток назад случилось нечто, давшее Лаллиэ уверенность в Риане! И она прилетела сюда… за ним! — продолжил лорд Эллохар. — А эта тварь не из тех, кто готов рисковать неоправданно. Она не рискует, Дара, она уверена в своих силах. И ей нужен Тьер. А теперь повторно спрашиваю: здесь была эта темно-эльфийская мразь?
И дух смерти дал четкий, уверенный ответ:
— Нет!
Разворот, и, покидая спальню, лорд Эллохар пробурчал:
— Могла бы и сразу сказать, что, мол, так и так, повелитель, тут другая девушка, и мой обожаемый господин, наконец, перестал видеть в каждой юбке десяток змеиных жал. И я бы все понял, Дара, так нет же, иллюзии она накладывает. Заняться тебе больше нечем, а? Так иди, воспитывай местных адептов, у них после последних новостей эмоции колеблются от дикой паники до не менее дикой истерики.
— Но, повелитель, вы же знаете, что я не могла сказать! — Возмущенный дух смерти полетел следом.
— Естественно, знаю, — невозмутимо ответил магистр, — иначе я бы с тобой не церемонился, Дарюська.
— Не смейте так меня называть!
— Как хочу, так и называю, вредина возрожденная…
Остальное слилось в бурчание, и я больше ничего не расслышала, а после и вовсе уснула, почему-то не в силах ни встать, ни сказать хоть слово.
* * *
Прохладная рука осторожно коснулась моей щеки… дрогнула, стремительно накрыла лоб, затем чуть шершавую ладонь сменили столь же прохладные губы.
— Ты горишь вся! — встревоженный голос заставил выплыть из омута беспокойных сновидений и открыть глаза. Мое возвращение в мир магистр сопроводил не менее встревоженным: — И взгляд мутный.
— Вы-ы-ы… — попыталась сказать я, но так и не смогла выговорить всю фразу.
— Принес конфеты, — ответил лорд-директор, — но ты их есть не будешь, милая.
Это было обидно, потому что сладкого хотелось.
— Конфеты здоровым, — грустно сообщили мне, — больным — бульон. Но учитывая твое состояние… Плохо, адептка, очень плохо, у вас ни к бездне состояние здоровья! Часто до хроники запускали?
Я промолчала, да и сил на разговоры не было.
— Нужно сбить жар, — между тем продолжил лорд Тьер. — Я тебя сейчас раздену, затем разотру, а ты не… злишь меня бесполезными попытками к сопротивлению!
Какое сопротивление — я не могла даже говорить! А хотелось, очень, особенно когда магистр опять сходил к шкафчику с опасным содержимым и вернулся с той же серебряной ложечкой, но уже с другой бутылочкой, из которой капало что-то тягучее и золотое.
— Открываем ротик, — скомандовали мне в процессе отсчитывания капель, а едва завершили, поделились новой для меня информацией. — Эта штука поприятней первой будет, но есть проблемка — вызывает кратковременные проблемы с памятью…
И неожиданно лорд Тьер вздрогнул, замер, потом взгляд его скользнул по мне, и на губах заиграла странная, загадочная улыбка, от которой захотелось накрыться с головой одеялом и думать об одном — мне просто показалось!
— А добавим-ка еще парочку, — проговорил магистр, улыбаясь все шире, — так сказать, для закрепления эффекта.
Он еще шесть капель добавил!
В ужасе посмотрела на него, потом на ложечку, попыталась увернуться, но в следующий миг сладко-горькая тягучая жидкость оказалась у меня во рту; движение лорда, перекрывшего мне нос, и пришлось сглатывать, чувствуя, как по щекам потекли слезы! Как будто мне не ясно, что тут дальше будет! Или непонятно, с какой стати господин лорд-директор лечит лично, в собственной постели! С директором Энером мы данный вопрос еще на первом курсе решили с обоюдной выгодой — я ему выпивку из таверны, он мне поблажки в обучении и при случае защиту от профессоров. А этот аристократ за свои обеды платить сам изволит…
— Отставить слезы! — Резкий окрик магистра Тьера вызвал еще больший поток отчаяния, но темному лорду было уже не до этого — он пошел лекарство на место ставить, после вообще вышел.
А я лежала, смотрела в потолок и думала, что делать! Что мне сейчас делать?!
Послышалась тяжелая поступь темного лорда, вскоре на пороге спальни показался и он сам, несший таз с водой, над которой клубился пар. Аромат трав мгновенно наполнил все пространство и стал ощущаться сильнее, когда таз был расположен на стуле, его магистр придвинул ближе к кровати, а затем лорд Тьер вновь вышел.
Когда вернулся, в его руках была стопка белоснежных простыней и покрывало из серебристой шерсти скарха, которая не промокает.
— Так, — пробормотал магистр, расстилая покрывало, — сейчас мы тебя быстро на ноги поставим, и не таких поднимали, — быстрый взгляд на меня, — хотя нет, таких худых и измученных образом жизни еще не поднимали.
И он снова ушел, вернулся с большой глиняной кружкой, над которой тоже поднимался пар, но ее, накрыв блюдцем, отставил на прикроватный столик. Затем торопливо снял камзол и закатал рукава рубашки. И вот после этого лорд обошел кровать и направился ко мне.
— Все, адептка, начинаем лечиться, — преувеличенно весело сообщил магистр, раскрывая одеяло и ввергая в мир холода и такого же ледяного отчаяния. — Знаю, что морозит, — уже без улыбки произнес он, — но жар слишком сильный, нужно принимать меры.
И наклонившись, лорд Тьер без усилий подхватил на руки и переложил на то самое непромокаемое покрывало, сверху застеленное белоснежной простыней. А затем с меня резким движением сняли и рубашку, и белье. Все произошло так быстро, что я не успела даже возмутиться, но затем, осознав, в каком виде лежу перед ним на белой простыне, у меня и голос прорезался:
— Что вы…
