В отличие от всего другого, что я вижу Снаружи (потому что я обычно бываю у смертного ложа или на месте аварии), вид внутри этой «молнии» несильно отличался от обычного мира. Темюэль и я все еще были одни, музей все так же был закрыт, была ночь. Единственным отличием было то, что вода в фонтане замерзла, тысячи капелек застыли на середине пути. Было бы здорово рассмотреть их поближе, но у моего архангела были другие планы.
Он вытянулся вверх и вытащил что-то из ниоткуда. Он протянул его мне: на его ладони была лишь яркая искра.
— Это Ламех, — сказал он. — Она ангел-хранитель.
Это был другой вид ангелов, они проводят жизнь с человеком и записывают все его действия, слова и мысли, а потом адвокаты, как я, используют эту информацию на суде для защиты души.
— Привет, Ламех, — поздоровался я.
— Она теперь не разговаривает, — сказал Темюэль. — Точно не вслух. Она очень старая.
Странно, что он такое сказал. Я никогда не слышал о возрасте других ангелов-хранителей.
— Но она поможет тебе. Она много знает и поделится своими знаниями с тобой.
— Много знает о чем?
— Об Аде, конечно. — Темюэль что-то сделал, и искра переместилась на кончик его указательного пальца. — Тебе надо узнать намного больше, чем ты знаешь сейчас, иначе тебя сразу же заметят, — его лицо помрачнело. — Это не игрушки, Бобби.
— Да знаю я, знаю!
Но я продолжал думать, откуда эта Ламех так много знает об Аде — необычный выбор темы исследования в колледже для ангела-хранителя. Прежде чем я мог придумать, как бы повежливее об этом спросить, Темюэль наклонился ко мне, вставил палец мне в ухо, и что-то прыгнуло мне в голову. Только так я могу это описать. Это было так же странно, как звучит. Потом Темюэль взял мою руку и вывел меня из Застежки, а затем закрыл эту огненную дыру в воздухе.
— Теперь иди домой, Бобби, — сказал мой босс. — Поспи, а об остальном позаботится Ламех. Она расскажет тебе все, что нужно знать, а потом отправит тебя туда, где ты должен быть.
Мне было знакомо ощущение при получении информации от ангела-хранителя, так что я несильно волновался о присутствии чего-то чужеродного в моих мыслях, но все равно у меня было много вопросов к Темюэлю. Он же, с другой стороны, уже завершил нашу беседу и поднимался вверх по ступеням от площади. Я позвал его, но он не ответил. На середине лестницы он ускорил шаг, затем побежал, как будто он действительно был двенадцатилетним мальчишкой, чей облик он принял.
— Найди меня, когда вернешься! — крикнул мне архангел, растворяясь в тени от ближайших зданий.
Когда я добрался до дома Уокера, я не отметился у Джи-Мэна, а просто влез через открытое окно и пошел наверх. В комнате еще со вчерашнего дня лежала простыня, которую я схватил, залезая под кровать. Я завернулся в простыню, как в кокон, закрыв лицо и все остальное. Трудно было отделаться от мысли, что это очень походило на саван, в котором хоронят людей.
Ламех была у меня в голове, именно там, куда ее посадил Темюэль, и она шептала слова, едва понятные мне, звучавшие скорее как заклинания, чем полезные факты. Слова проникали в меня не как знания, а как энергия. Я постарался расслабиться и позволить им струиться во мне. В любом случае я не очень-то ее понимал. Она не называла имена или статистические данные по годовому экспорту разных регионов подземного мира. Все, что она говорила, было просто ощущением, словно какой-то милый, но странный зверек забрался в мою голову и занимался там своими странными звериными делами. Но теперь я мог воспринимать нечто, чего ранее там не было, как будто я заснул во время дождливой, туманной погоды и теперь ощущал, как вода собирается в ручейки и стекает по моей коже. Я старался находить в этом хоть какой-то комфорт.
Наконец меня затащило в сонную темноту, и какое-то время едва различимый голос сопровождал меня по пути вниз, еще дальше вниз. Мне снилось, что я стоял у двери и знал, что с одной из сторон находится самая печальная вещь на свете, но не мог понять, где именно была печаль — с моей стороны или с невидимой, которая оставалась за дверью.
И вот сон закончился, и я остался наедине с едва слышным шепотом, погружающим меня в забытье.
Я был в пути.
Пути вниз.
Я двигался вниз.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Я любовался родинкой на ее спине, гладкой и коричневой точкой чуть ниже лопатки, похожей на холм посреди белоснежного поля.
— Как это Ад мог предугадать и наградить тебя родинкой, из-за которой я влюбился?
Она засмеялась.
— Конечно, будто у Ада полным-полно времени на подобные планы, Доллар. Это моя личная родинка, прямо из пятнадцатого столетия.
Я наклонился и поцеловал ее ледяную кожу, затем двинулся вверх, туда, где на ее шее появлялись первые завитки волос. Я целовал ее шею, ее уши, наслаждался ее вкусом, всю целостность которого я никогда не смогу передать, но который я не забуду, даже если доживу до ангельских седин. А это очень долго.
Через некоторое время я направил поцелуи в обратном направлении, касаясь лицом ее гладкой холодной спины, не забывая снова уделить внимание прекрасной родинке, спускаясь к копчику и ягодицам. Какой-то парень из Греции, то ли Аристотель, то ли Платон, то ли Онассис или еще кто, сказал, что существует пять идеальных веществ, пять идеальных геометрических фигур. К ним я бы хотел добавить очертания задницы Каз, потому что если вам нужен идеал, то вот он перед вами. Думаю, это знак моей зрелости — я влюбился в нее, еще не увидев эти прекрасные шелковистые формы. Однажды я… впрочем, не буду перегружать вас сантиментами.
Чуть позже.
Ее тонкая спина вытянута передо мной, словно камень, сглаженный волнами океана. Я упираюсь пахом в изгиб ее ягодиц. Я вошел в нее, и она издала глубокий вдох; я почувствовал, как она напряглась, а потом замерла, как испуганный зверь. Я остановился.
— Тебе больно? — спросил я. Я провел руками по ее коже. — Хочешь, чтобы я прекратил?
— Я не знаю. Да. Нет. — Она пыталась обернуться и посмотреть на меня, но ей было неудобно в таком положении. — Я просто… просто чувствую себя такой беззащитной. Я не… — Она замолчала. — Прости. Нам действительно лучше остановиться. Ты можешь просто обнять меня?
— Конечно.
Я нежно отступил, а затем лег на кровать и обнял ее сзади, так что я чувствовал животом холод ее спины. Я обхватил ее руками и притянул к себе ближе.
— Я все равно больше не хотел заниматься сексом, — сказал я. — Я знаю, люди говорят, им это нравится, но по мне вся эта причуда немного переоценена.
Я чувствовал, как она слегка подрагивала. Она что, смеялась? Я-то ведь не шутил.
Но ее дрожь не прекратилась, и я спросил:
— Каз? Ты плачешь?
