И вот уже через несколько минут на плите весело кипело, шипело, пыхтело и благоухало все то, чем Лиска собралась завоевывать мир. А через некоторое время на кухне, жадно втягивая воздух, снова материализовался хозяин "Кабаньего Пятака". Он оглядел трудящихся девушек, шумно сглотнул и… поводив носом, молча ушел обратно в зал, так ничего и не сказав.
— Это первый раз, — тихо–тихо пробормотала Зария
— Что именно? — поинтересовалась Василиса.
— Первый раз ни единого замечания. Удивительно…
Про себя новая кухарка подумала, что Багой, тем не менее, склонен к излишней критике, но все равно довольно ответила:
— Ну, я вообще крайне удивительная, — и выложила очередную порцию капусты на раскаленную сковороду. — Попробовал бы он что–нибудь сказать после того, как мы тут до ночи вкалывали, как рабы на галерах.
Наконец, когда священнодействие возле печи подошло к концу, стряпуха поставила перед задумчивым работодателем любовно сервированные миски. Подопытный взглянул на тарелки и громко сглотнул. Не от голода, нет. От удивления. Ещё бы! По сервировке у Василисы в техникуме всегда было твёрдое "отлично". Собственно, и по всему остальному тоже, но сервировку она особенно уважала, поскольку умело сложенные кусочки даже несъедобной еды вызывают резкий прилив слюноотделения, а это уже половина дела.
Багой смотрел в тарелку, как в телевизор — долго и сосредоточенно. Наконец, взял ложку и нерешительно отведал. С каждым новым проглоченным куском лицо его всё более мрачнело. Под девушкой задрожали ноги. Ну, что ещё не так? Неужто не нравится?! Дегустатор поднял угрюмый взгляд.
— И чего ты от меня ждёшь? — спросил он, откладывая ложку.
Кухарка ответила, с трудом сдерживая обиду:
— Для начала, хватило бы и простой благодарности.
— Ну, благодарствуй.
— Не на чем. А что такой вид, будто в еде плавает дохлая сколопендра?
Корчмарь подвигал челюстью (видимо, без предварительного жевания мыслительный процесс у него по–прежнему не завязывался), вздохнул и сказал:
— Вкусно.
— И?
Он снова пожевал, ковырнул ногтем в зубах, опять испустил тяжкий вздох, после чего разразился:
— Сразу ясно, что одного ночлега за такую работу мало, то есть ты сейчас привадишь ко мне народ, а потом запросишь денег. Заплатить я тебе не смогу, а значит, ты сбежишь, и вместе с тобой сбегут все посетители, а заведение батьки Багоя останется без медяка.
Диво! Василиса восхитилась такому стройному ходу мыслей. Прям, как в анекдоте, в котором из слова "рыбка" у барышни, путём логических построений, получилось слово "проститутка". Впрочем, надо успокоить человека.
— Послушай, Багой, — она села на скамью рядом с работодателем, — но ведь, если к тебе начнут валить посетители, прибыль вырастет, а значит, платить будет нетрудно.
Он в ответ возвёл очи горе, тяжко вздохнул, подёргал ус и… кивнул!
Вот так, проявив вопиющую наглость, Лиса выбила себе повышение зарплаты с первого рабочего дня. Осталось только угодить посетителям. И ещё никогда девушка не переживала за свою стряпню до такой степени. Как оказалось, зря. К вечеру раскрасневшийся от удовольствия корчмарь пересчитывал небывалую для своего заведения выручку и клялся, что, если кухарка продолжит так же вкусно готовить, то ему будут платить даже за запах стряпни.
* * *
…Весть о харчевне, в которой готовила женщина, причем готовила так, что от посетителей не было отбоя, разнеслась за несколько дней.
Багой теперь заглядывал на кухню только по утрам, чтобы снять пробу с очередного готовящегося блюда. Две недели подряд его новая работница умудрилась ни разу не повториться, и заведение ломилось от народа.
Дошло до того, что корчмарь пригласил плотников, и те разбили во внутреннем дворике нечто похожее на веранду — со столами и скамьями. Первое время там было относительно свободно, но с каждым днём погода делалась всё ласковее, и скоро желающих вкушать пищу на открытом воздухе стало больше. А ещё через пару дней, уличные столики занимали прежде, чем саму харчевню.
Работы у девушек резко прибавилось. Лиска радовалась — объемы были почти такие же, как и в ее родном мире, да и аппетит у здешних жителей оказался ничуть не хуже.
Расстраивало только одно — попадание в неизвестный мир ограничилось лишь сменой декораций. И, справедливости ради следует сказать — прежние декорации нравились Ваське куда больше. Отсутствие комфорта и удобств, встречающееся теперь на каждом шагу, сильно омрачало жизнь.
Лишь сейчас девушка поняла, насколько обленился человек двадцать первого века. В цивилизованном–то мире ведь всё без затей: щёлкнул клавишей — вот тебе и свет, кран открыл — холодная вода, другой повернул — горячая. Здесь: лучинка, чадящая, как крематорий, вместо водопровода — колодец, вместо водопроводного крана — ворот с цепью. И вода только одна — холодная. Зато, конечно, и по вкусу она отличалась ого–го! А Багой ещё ворчал, мол, в городе колодцы горькие, то ли дело лесные источники!
Ну и в целом. В целом еда значительно отличалась по вкусу. Без привычных Е621 и Е324 казалось, что в мясе как–то слишком много мяса, в бульоне — бульона, а в рыбе — рыбы. А еще говорят, будто химические добавки делают еду вкуснее. Сплошное вранье. Такую колбасу и такую свинину Василиса ела только в далеком детстве, когда на прилавках еще были живы старые ГОСТы. Одним словом, девушка претерпевалась к суровой действительности, по привычке стараясь отыскать в ней плюсы и преимущества. Нет, ну не сидеть же, рыдая и заламывая руки, так?
А к концу третьей трудовой недели на кухню зашел торжественный и загадочный хозяин, молча и со значением положил на стол мешочек с монетами и так же молча вышел, словно совершил некое священнодействие. Как сказала Зария, на глаз оценивая содержимое мешочка, сие со стороны Багоя было лучшей похвалой.
Василиса счастливо улыбнулась:
— Ну, рассказывай! Чего здесь сколько стоит, и где я могу купить штаны?
— А ты разве… не отсюда? — единственное, что смогла пролепетать Зария, прежде чем ее схватили за руку и поволокли с кухни.
— Нет, — известила Васька и добавила, — но подробностей не скажу.
Она не считала эту запуганную девушку чахоточного вида не стоящей доверия, просто… пока еще побаивалась делиться своим диковинным секретом. Зария тем временем молча семенила следом, не задавая никаких вопросов и явно робея.
Вообще чернушка всегда имела такой виноватый и покорный вид, что на неё против воли хотелось сорваться всякую секунду. Лиска сдерживалась изо всех сил и попутно гадала — отчего некоторые люди рождаются с острым чувством вины за сам факт своего существования? Помощница старательно делала все, что попросят, жалко суетилась, но при этом казалось, что работает… с какой–то покорной затаенной отрешенностью. Одним словом, острое желание прибить её, чтобы не мучилась, вымотало Василисе всю душу.
