Или не перед глазами, а в воде… точно в воде… кружатся, пляшут, водят хороводы, и от того становится смешно. Себастьян руку вытянул, пытаясь огоньков поймать, а они, суетливые, сквозь пальцы проскользнули.
И Аврелий Яковлевич, которого Себастьян на подмогу позвать хотел, куда-то запропастился. Это он зря… без огоньков останется… нет, чем же этаким Себастьяна накормили-то… а еще красавицы, называется… спасут мир… огоньки — и те смеются.
А ведьмак вдруг объявился сзади; и могучие его пальцы ловко вцепились в шею…
— Аккуратней, — буркнул Себастьян, захлебываясь слюной, — не придушите ненароком…
Договорить не успел, Аврелий Яковлевич со всею своей нечеловеческой силой на шею надавил…
Себастьян только и успел, что вдохнуть.
Вода в произведении искусства оказалась затхлой… и стенки изнутри тиной поросли… скользкие… огоньки знай себе пляшут перед самыми глазами, а ведьмаковы пальцы держат крепко.
— Пей!
Себастьян стиснул зубы.
— Пей, говорю, песий сын… — Аврелий Яковлевич поднял, позволяя вдохнуть, а после вновь в фонтан макнул. — Хлебай, пока наговор держится…
Какой наговор держался, Себастьян не знал, но глоток сделал, не потому, что велено было, а огонек поймать хотел. Тот к самым губам подобрался… и в последний миг отпрянул.
Вода была кислой.
И горькой.
И в желудок ухнула, чтобы вызвать новую судорогу…
— Вот так, дорогой мой… пей…
Пьет.
Глотает, потому что если выпьет фонтан до дна, то огоньки на этом самом дне и останутся… и Себастьян их себе возьмет, посадит в банку… конечно, как он сразу не догадался-то? В большую банку, в которой квартирная хозяйка огурцы солит! Та здоровущая, с мутными стенками из толстого стекла… то, что надо для огоньков. И крошек им насыплет. Хлебных…
— Ах ты ж… чтоб тебя… в хвост… — откуда-то издалека доносилась ласковая ругань Аврелия Яковлевича, который шею не отпускал. И хорошо, у самого Себастьяна плохо получалось наклоняться, а тут — все подмога. Главное, рот открывать пошире и глотать, глотать…
В конце концов, упрямые огоньки, не желая переселяться в банку из-под огурцов, сбились в стаю и набросились на Себастьяна, они облепили лицо, забились в нос и рот, пробрались в глотку, опалив зеленым ведьмовским огнем. И ненаследный князь таки лишился чувств…
Гавел ночевал в кустах подле Цветочного павильона. Место он обустроил еще накануне, переплетя колючие ветви роз. В маргаритках припрятал флягу и десяток кристаллов, полученных от главного редактора. С кристаллами пришли векселя на премию, каковая, к огромному удовольствию Гавела, исчислялась четырехзначною цифрой…
…старухе про премию говорить нельзя. С нее-то и сотни достанет…
…нет, и сотни много… двадцать злотней… а потом соврать, что еще заработал… и подарок прикупить, простенький…
…правда, у старухи чутье…
…и небось за эти-то дни она из соседей душу вымотала… бросил, ушел… и стыдно, матушка все ж таки, хоть бы и не видел от нее Гавел ни добра, ни ласки…
…как она там, одна?
…не совсем чтобы одна, соседке Гавел оставил десять злотней и два еще — за присмотр, потому как задарма за старухою присматривать никто не желал… соседка — женщина обязательная, а заодно и с характером, она-то не попустится на старухины слезы…
…и ей подарок купить в благодарность, к примеру, платок красный с бахромою… и еще той молочнице, которая Гавелу калиточку открыла… неудобно вышло…
Вспомнилось вдруг округлое лицо с мягкими чертами, и платье простенькое, но чистое, и руки белые, мягкие, сжимавшие ручку плетеной корзины. Взгляд с укоризной…
Вздохнул Гавел и в кустах на другой бок повернулся.
А луна ныне, хоть и не полная пока, но выпялилась, уставилась на землю желтушным глазом. Тени сделались длинны, дотянулись до самого Цветочного павильона, располосовали стены его. Тихо стало.
Жутко.
И слух старого крысятника обострился до предела, оттого, верно, и услышал, как скрипнуло, приотворяясь, окошко.
— Вот так-то, — сказал Гавел, жуть прогоняя, и погладил верную камеру. Кристалл извлек, повесил на шею, где уже болталась связка ведьмачьих амулетов…
Тень соскользнула со стены в кусты и зашипела, наткнувшись на колючки. Материлась она вполголоса, но душевно, со знанием дела. А после, припадая на левую ногу, двинулась по дорожке. И Грель следом потянулся, в отдалении, конечно, но не забывая снимать.
Ныне ненаследный князь совершал очередной свой ночной моцион полностью обнаженным, и свет ущербной луны серебрил смуглую кожу. Шел он бодро, разве что слегка прихрамывал, а на развилке остановился и, задравши босую мосластую ногу, поскреб ступню. И главное, стал-то вполоборота… лицо видать, и выражение на нем задумчивое, едва ли не мечтательное. Вот Гавел и не удержался — запечатлел.
Но тут же, испугавшись, что заметят, поспешил отползти в кусты.
О том, что делал ненаследный князь в Цветочном павильоне, Гавел не думал: ясное дело, что… эта информация была обыкновенна, а следовательно, интереса для публики не представляла. Другое дело — ночные променады…
…нагишом-то…
Гавел призадумался, пытаясь среди всех слухов, которые, как и всякий крысятник, собирал старательно, вычленить единственно верный, способный хоть как-то объяснить этакую княжью прихоть.
— Опаздывать изволишь, Себастьянушка, — раздался из пустоты гулкий и такой знакомый голос, который заставил Гавела упасть в траву.
Он вжался в землю, кляня себя за беспечность.
…и с трудом в связке амулетов нашарил нужные…
…полог, поставленный Аврелием Яковлевичем над чашею фонтана, поблек и истончился. Фигура самого ведьмака была несколько размыта, а вот Себастьяна Гавел видел четко.
…а вот звук исчез… нехорошо… но, подумав, Гавел решил амулеты не трогать, во-первых, картинка ему нужнее, во-вторых, не хотелось до поры до времени внимание Аврелия Яковлевича привлекать.
И, оторвав голову от колючей мокрой травы, Гавел поднял камеру.
Амулетов хватит минут на десять…
Ненаследный князь странной вихляющей походкой, в которой виделась Гавелу некая жеманность, подошел к фонтану. Длинный Себастьянов хвост кокетливо щелкнул Аврелия Яковлевича по штанине. Томным жестом князь прижал ручку к голове, покачнулся и оперся на бортик.
Глаза прикрыл.
И стоял так несколько мгновений, губу капризно оттопырив. Ведьмак же нахмурился и сказал что-то, от слов его Себастьян только плечиком дернул… а потом повернулся спиной…
…пурпурный плащ Аврелия Яковлевича лег на траву. Ведьмак закатал рукава рубашки… чем дальше, тем больше он хмурился. И пальцы разминал… и выплетал что-то…
