Где была и кому требовалась, Себастьян благоразумно уточнять не стал. Все ж таки Старик не только полицейскими делами пробивался. Аврелий же Яковлевич, хмыкнув, сменил тему:
— Давай-ка лучше поговорим о деле. Все довольно просто. Хельм служек своих метит. А значит, будет у нее на коже пятно в виде бычьей головы. Ось такое. — Аврелий Яковлевич нарисовал на тарелке соусом круг с парой рожек. — Величиной со сребень. Где стоит — тут я тебе не скажу…
Пятно? Метка? Тогда все становится проще некуда… раздеть красавиц и осмотреть.
— Не торопись. — Аврелий Яковлевич погрозился столовым затупленным ножом. — Думаешь, самый умный тут? Все просто, однако же… представь, какой разразится скандал. Одна шпионка, а остальные? Семь шляхеток, дочка главы купеческой гильдии… дочка гномьего старейшины… карезмийская наследница. Представляешь, какой вой подымут? И смотреть-то самому придется, потому как человеку простому хельмовка глаза отведет…
Он замолчал. И Себастьян не торопил ведьмака.
Дело не в скандале.
Можно было бы выдумать способ, но…
— Колдовка такой силы много бед натворить способна, Себастьянушка. А нам надо взять ее тихо, бескровно. И живою. Потому как не на пустом месте она появилась.
Он крякнул и запил огорчение на сей раз квасом, бороду отер.
— Я «Слезу Иржены» дам… поймешь, которая, — растолки… подмешай… не важно куда, но… капля одна всего. Не ошибись, Себастьянушка.
— Метка, значит…
…как найти?
Придумает. Мужчиной было бы проще… или нет? Шляхетки, купчиха… дочка гномьего главы… карезмийка из Старшего рода… нет, тут обыкновенный его способ, мнившийся простейшим, не пойдет.
Этак и женят, не приведите боги.
— Дюжина… — пробормотал Себастьян, отгоняя кошмар с женитьбою.
…он и от одной невесты с трудом избавился, чего уж о дюжине говорить.
— Поменьше, — поправил Аврелий Яковлевич, выбирая из бороды хлебные крошки. — Во-первых, гномку можешь сразу вычеркнуть: их кровь Хельма не приемлет. И ту, которая эльфийка наполовину… у купчихи слабый целительский дар имеется, а значит, она посвящение в храме Иржены проходила. То же с панночкой Заславой… карезмийка же под знаком Вотана рождена, а это вновь-таки не годится. Я тут прикинул, Себастьянушка, и остались пятеро… вот о них мы с тобой и побеседуем. Ты, дорогой, не спеши в тоску впадать, кушай, от… попробуй-ка чирков,
[14]
Марья их в белом вине томит с травками, чудо до чего хороши…
Чирки и вправду удались.
Аврелий Яковлевич говорил, и глухой монотонный голос его убаюкивал, Себастьяна охватила престранная истома. Он уже не сидел — полулежал, сжимая в руке трехзубую вилку, на которой маслянисто поблескивал маринованный гриб, и думал о чем-то донельзя важном… сознание уплывало.
И когда кто-то сунул подушку, Себастьян с благодарностью уронил на нее враз отяжелевшую голову. Спал он спокойно, уютно и во сне продолжал слушать наставления Аврелия Яковлевича. Тот же, закончив излагать, устроился в низком кресле, принял тытуневку, набитую пахучим табаком, и, подпалив, вдыхал горький дым, который топил горькие же мысли.
Неспокойно было ведьмаку.
Думал он о нехорошем доме, вычищать который придется от самое крыши до подвала… об игоше, переданном жрицам-милосердницам… о томном ядовито-болотном запахе, который существовал единственно для него, запахе болезненно знакомом.
Родном.
И запах этот будил воспоминания, от которых Аврелий Яковлевич открещивался уже не первый десяток лет. И сердце от этого запаха, от памяти очнувшейся вдруг засбоило.
— Шалишь, — сказал ему Аврелий Яковлевич и для надежности прихлопнул рукой. Заскорузлая ладонь, отмеченная Вотановым крестом, сердце уняла.
Ничего, как-нибудь да сладится.
Себастьян проспал без малого сутки, что в общем-то было нормально. И за эти сутки Аврелий Яковлевич окончательно убедил себя, что нет никакой надобности в том, чтобы посвящать старшего актора, во сне выглядевшего умилительно-беззащитным, в подробности той давешней и, как ведьмак надеялся, крепко похороненной истории.
…запах?
…как еще может пахнуть от посвященной Хельму, как не кровью и болотными белоцветами, ночными, блеклыми цветами, что единственно возлагались на алтари Слепого бога?
Первым, кого Евдокия увидела в Познаньске, был Аполлон. Он стоял у вагона, широко раскрыв рот, и озирался. Вид притом Аполлон имел лихой и слегка придурковатый, что, как поняла Евдокия, в целом было для ее несостоявшегося жениха весьма характерно.
— Дуся! — воскликнул он и, раскрыв руки, поспешил к ней. Подхватив Евдокию, Аполлон стянул ее с железной лестнички. — Дуся, что ты там все возишься?
От него пахло чесноком и немытым телом, а еще самую малость — медом.
— Что вы тут делаете? — Евдокия не без труда вывернулась из медвежьих объятий.
— Тебя жду.
— Зачем?
— Так ведь Познаньск, — сказал Аполлон, взмахнувши рукой.
— Вижу, что Познаньск.
Местный вокзал был велик. Выстроенное в три этажа здание сияло белизной и сусальной позолотой. С крыши его, украшенной медным паровозом, аки символом прогресса, свисало знамя. По позднему времени — на часах, подсвеченных изнутри газовым фонарем, было четверть третьего ночи, — вокзал радовал тишиной.
Спешили выбраться на перрон поздние пассажиры. И одинокий дворник в форменном белом фартуке бродил вдоль путей, вздыхая. Время от времени он останавливался, прислонял древко метлы ко лбу и застывал, погруженный в свои тягостные мысли.
Прохладно.
И стоит над вокзалом характерный запах угольной пыли, дыма и железной окалины. Выдыхает «Молот Вотана» белые пары, позвякивают смотрители, проверяя рельсовые сцепки. Нелюди — призраки.
— Дык я подумал, что вместе нам сподручней будет. — Аполлон подкинул на плече тощую торбочку. — Чай, не чужие друг другу люди.
Лютик выбрался на перрон первым и помог спуститься Аленке, которая отчаянно зевала, но со сном боролась.
— Доброго вечера, пан нелюдь, — вежливо поздоровался Аполлон и изобразил улыбку. — И вам, пан офицер.
Лихослав помог спуститься сухопарой даме неясного возраста и обличья. Дама, облаченная в желто-бурое полосатое платье, придававшее ей сходство с огромною осой, мялась и жеманничала, заслоняя лицо шляпкой — с чего бы, когда ночь на улице? Но все же она позволила себе опереться на крепкую мужскую руку. Еще одна перспективная наследница?
— Доброй ночи, господа. — Лихослав поклонился, и Лютик ответил вежливым же поклоном.
— Ой, и вам, — оживилась Аленка.
Все-таки следовало с ней поговорить… предупредить…
