Уезжать Себастьян не собирался.
Не сейчас. Не из этого треклятого дома, от которого отчетливо разит гнилью старого проклятия.
— У вас, простите, хвост.
— И что? — Тиана прижала упомянутый хвост к груди и пуховую кисточку, слегка растрепавшуюся, погладила нежно.
— Согласно Статуту конкурса конкурсантка не должна иметь телесных изъянов, будь то шрамов, родимых пятен, бородавок…
— Хвост — это не бородавка. — Пуховка дрожала на неощутимом сквозняке, и Себастьян готов был поклясться, что тянет из-за зеркала…
…сквозные?
Односторонней прозрачности, каковые стоят в управлении?
Или и вовсе особые, запирающие, за которыми прячутся крысиные тропы тайных ходов? Непростое место… интересное…
— И не изъян. — Панночка Белопольска выдержала прямой взгляд Клементины. — Изъян — это когда чего-то не хватает. А у меня, можно сказать, ажно с избытком.
— Не имеет значения. Вы сегодня же покинете Цветочный павильон…
И Тиана Белопольска, сделав глубокий вдох, выпалила:
— А завтра все газеты королевства напишут о предвзятом отношении его величества к некоторым своим подданным. И о вопиющем отсутствии толерантности среди организаторов конкурса!
— Отсутствии чего? — тихо переспросила Клементина.
— Толерантности. — Панночка Белопольска выпустила хвост. — Ужасающей нетерпимости к расовым меньшинствам! В газете про нее писали, и дядечка мне читал. Дядечка говорил, что в столицах жуть до чего нетолерантные люди.
— И к какому, с позволения сказать, меньшинству вы относитесь?
— Хвостатому!
— Представленному, надо полагать, исключительно вами?
— И мною в том числе, — важно ответила Тиана. — Но нас, хвостатых, много!
— Да неужели?
— Много… но мы скрываемся! Вековые заблуждения вынуждают нас прятать истинную свою хвостатую сущность…
Панночка Белопольска обвела притихших красавиц взглядом. Гномка ей, кажется, сочувствовала. Оно и понятно, гномы лишь лет двести как получили равные с людьми права… о карезмийцах и говорить нечего. Многие по сей день полагают их варварами.
— …но однажды мы воспрянем и в едином порыве… свергнем оковы предрассудков!
— Помилуйте, это… чушь! — Голос Клементины дрогнул.
— Это очень модная чушь. — Тиана очаровательно улыбнулась. — И ей охотно поверят… это, так сказать, чушь в тренде…
— Вы…
— Да?
— Вы… — Клементина оглянулась на зеркала, словно среди них пытаясь найти подсказку. — Вам лучше было бы уйти… поверьте, панночка, я вам не враг…
Отражения в зеркалах оскалились.
…а на окнах комнат стояли те же узорчатые, но весьма прочные решетки.
ГЛАВА 11,
где речь пойдет о некоторых странностях весьма приличного места
В браке по расчету главное — не ошибиться с расчетами…
Вывод, сделанный учителем математики, взявшим в жены единственную дочь главы попечительского совета школы, вскорости посаженного за растраты
Комната, отведенная Евдокии, находилась в другом крыле здания, что, признаться, несколько нервировало. Однако Клементина, выслушав весьма вежливую просьбу, ответила сухо:
— Вы не конкурсантка.
— Тогда к чему этот балаган с нарядами?
— Вам не нравится?
Платье было… чудесным.
…и неприятным.
Евдокия смотрела на свое отражение, благо зеркал в Цветочном павильоне имелось в достатке, и себя не узнавала.
Красива?
Пожалуй. Невысокая, полноватая, но в кои-то веки эта полнота смотрится… правильно? Сложно подобрать слова. Да и если разобраться, то не полная она вовсе.
Фигуристая.
Маменька ведь и раньше говорила, что она фигуристая, а Евдокия не верила. Теперь вдруг сама увидела.
И ведь крой-то нарочито простой… плотный корсаж, треугольный вырез, свободные рукава. Мягкий атлас переливается, мерцают тускло речные жемчужины…
…такое не сошьешь за полдня…
Готовили загодя? И если так, то… откуда узнали, что Евдокия появится? Или платье предназначалось не ей, но Мазене?
— Нравится. — Евдокия придержала вопросы, которые готовы были сорваться с языка. — Платье великолепно.
Клементина кивнула и ответила:
— Мы заботимся о наших гостях.
Вежливость, за которой пустота… и зеркала эти… зачем их столько? Белые статуи в полутьме альковов.
Женщины и цветы.
Полуобнаженные мраморные женщины и какие-то хищные цветы с глазами полудрагоценных камней на тонких лепестках. Оставлять здесь Аленку не хотелось, да и самой, признаться, было жутковато. Стоило двери захлопнуться, как Евдокия испытала преогромнейшее желание немедля сбежать из этого странного места. Ей откуда-то было известно, что ее, именно ее, Евдокию, оно отпустит.
Почему?
Потому как разглядело во все зеркальные глаза и сочло негодной. Место знало маленькую грязную тайну Евдокии…
Побрезговало.
И от этого сердце кольнула застарелая обида… дура, как есть дура… и придумала себе страстей, себя же напугав. Этак она начнет дома бояться, как шахтеры — Медного проходчика… сама же их уверяла, что сие — байка, пустословие, что не живет на старых выработках призрак. И Горная хозяйка суть вымысел. И даже изумрудных ящерок, которые могут к скрытому золоту привести, не существует…
Не верила Евдокия в сверхъестественное, а тут вдруг…
…ее спальня называлась гиацинтовой и была даже уютна. Бледно-лиловый шелк стен. Белая узкая кровать. Шкап. Кофейный столик и пара стульев. Бюро с откидной писчею доской. Чернильница, правда пустая, бумага, перья…
Саквояж, который раскрывали.
…забрали платья, Лютиком приобретенные, и нижнее белье, чулки, перчатки… шпильки и те. Ленты хоть оставили и гребень.
Евдокия заставила себя сделать глубокий вдох. Она терпеть не могла, когда кто-то совал нос в ее, Евдокии, вещи. Хорошо хоть револьвер с собой взяла, сунув в портфель к бумагам. Его тоже досмотреть порывались, но Евдокия не позволила.
Странно все.
И Лютик еще с его проблемами. Он уверил, что справится, просто исчезнет на несколько дней, а потом вернется. И если повезет — а ему обязательно повезет, точнее, дело вовсе не в везении, а в Лютиковой настойчивости, в которой Евдокия не сомневалась — то маменькина проблема и вовсе разрешится.
В Пресветлом лесу умеют управляться со многими болезнями.
И если так, то пусть у него получится. А Евдокия с собственными тревогами как-нибудь да сама разберется.
