— Надо это место освятить, — заметила Лара, облизывая ложку и с трудом сдерживаясь, чтоб не вылизать судок.
— Поздно, крошка. — Он поглядел на нее, и Лара вздрогнула: настолько горьким и мертвым был его взгляд. — Кому идти в темное царство, того не отмолишь. Не нанимайся на службу, которая проклята.
— Ладно, господа, я понес посуду к судомойкам, — объявил повеселевший от вина лакей. — Благодарствую за угощеньице. Вы, барышня, осторожнее с Удавчиком. Он у нас первый любезник.
— Пшел вон, рожа холуйская. — Тикен с холодной свирепостью потянул револьвер из-за пояса, и лакей поспешил удалиться. Проводив его глазами, прапорщик задумчиво заглянул в дуло.
— Только этого не надо. — Лара отодвинулась.
— И не подумаю. — Убрав оружие, жандарм потер ладонью подбородок. — Надеюсь, ты меня поняла.
— Не очень, — призналась Лара. — В смысле, здесь не надо оставаться, да?
Вместо ответа он достал из жилетного кармана пакетик пергаментной бумаги и подал Ларе.
— Порошок от пьянки.
— Я не пью.
— Бери. Спрячь получше. Половину отсыплешь Безуминке. Скажешь, от меня. Больше пока не смог раздобыть.
Поглядев на его обруч, лежащий на сене, Лара подумала, что этот подарок был бы куда лучше. Удавчик заметил, куда она смотрит.
— Нельзя. Сейчас многие в эфире, перехватят голос.
— А когда можно?
— Потом узнаешь.
— С обруча голос далеко бьет?
— Сорок миль во все стороны. Кое у кого и дальше. Это монетный сплав, серебро с медью.
— А со шлема?
Удавчик слез с помоста:
— Я отведу тебя туда, где все расскажут. Тебе интересно?
— Ага.
— Значит, обойдемся без наручников?
— Да, пожалуйста. Я не побегу. Тут, я поняла, опасно бегать по газонам. Особенно ночью.
— Глазастая! — Тикен усмехнулся, глаза его повеселели, и он подал руку Ларе, помогая ей слезть с ложа. Отпускать руку Удавчик не спешил, Ларе стало от этого неловко, словно ее трогали в толкучке.
— Не бойся. Мне нужна одна женщина, только я ей не нужен, вот беда. Но ты девчонка с огоньком.
— Почему? — Она вспыхнула, по-своему поняв «девчонка с огоньком».
— Правильно понимаешь рукопожатие. Пальцами можно многое сказать. Даже объясниться.
Выйдя из башни, Лара с наслаждением вдохнула свежий утренний воздух, пьянящий как вино.
— Все же я маленько не в себе, — созналась она тому, кого Безуминка считала ублюдком и выродком. — Они исчезли. Как подумаю, мне холод по спине проходит, брррр. Они вернутся? Здесь случаются такие штуки? Я не знаю, что и думать… Я их полюбила. Прямо плакать хочется. Вы их будете искать?
«И чего я ему доверяюсь? — удивлялась Лара. — Ведь свинья жандармская. Нас тиранил. Но он Безуминку любит, страдает… Тоже человек».
— Их уже ищут, не сомневайся. Вообще с утра переполох, весь гарнизон на рогах! Под каждым кустом трое в синем…
— А что так?
— Корабль ВВС сбил машину мориорцев. Вон там, — показал Тикен. — Она сгорела. Может, кости какие найдут. Идем, будущий медиум Его Высочества. Гордись, тебя сегодня увенчают шлемом!
— Мне бы лучше руку затянуть, а то болит.
— Учти, личную вещь на тебя трачу, — заметил Удавчик, умело обвив ей запястье красным в белую клетку носовым платком, благоухающим изысканными духами. — Здесь таких платочков ни у кого нет, штучка стоит унцию с полтиной.
«Во, модник! Господские вещицы носит, амброй пахнет…»
— Я постираю и верну.
— Оставь. С тебя только поцелуй.
Лара окрысилась:
— Да ну вас, что пристали?!
— Кто, я? Ни боже мой!
Милосердная сестра
Запретная наука жила в Бургоне на западной стороне парка, во дворце Птицы-Грозы. Любимая птица бога была высечена в камне над воротами дворца: вместо глаза Око с молниями, клюв как меч, раскинутые крылья в острых перьях, хвост веером, лапы когтистые.
Дворец выглядел мрачно: приземистый, в два этажа, с мелкими окнами в толстых темно-серых стенах, под покатой черепичной кровлей. По углам стояли башенки со шпилями, а над крышей возвышались шпили-громоотводы с трезубцами на концах.
— Входи, — подтолкнул Лару Тикен, когда они оказались у двери.
Лара недоверчиво прошла сумрачный вестибюль. Навстречу из потемок выдвинулась сутулая фигура:
— Ты и есть новенькая? А почему в верховом костюме?
Это был невысокий худой старик, наряженный, как школьный учитель, в застегнутый доверху долгополый сине-черный сюртук и круглую шапочку. Голос у него скрипел, словно старикан был навсегда простужен, на чисто выбритом лице недовольная гримаса, а глаза смотрели твердо, как железные.
— Здравствуйте, гере профессор.
— Тебе известно, что значат слова «быть прилично одетой»? Ты не на конной прогулке.
— Этот костюм дала мне ан Безуминка.
— Ан Безуминка! — Старик усмехнулся, его взгляд стал немного мягче. — Иди за мной. Меня зовут Рикс Картерет или профессор Картерет. Я здесь господин, ясно?
«Наверно, он тоже кого-то убил, если поселился здесь, — думала Лара, шагая за стариком по неосвещенному коридору. — Надо было выспросить побольше у Удавчика. А если мне дадут шлем, я смогу вызвать Огонька? Нет, рано. Сначала все разузнаю как следует».
— Кто ты, из каких мест, и кто твои родители? — сухо спрашивал профессор на ходу, не оборачиваясь.
— Я из Гагена, Гурской провинции. — Лара разглядывала потолок и стены. Вдоль стен тянулись кабели в свинцовых и каучуковых чехлах, как на электростанции. — Мой батя — мастер Ольдер, кровельщик, а мама Рута — из прислуги.
— Братья, сестры есть?
— Да, брат младший, а сестренка совсем малая. — Сказав это, Лара спохватилась: «Эй, помалкивай, болтушка!»
— Кто-нибудь еще в семье или родне слышал голоса?
— Нет, я одна заболела.
— Заболела… Напротив, барышня Динц, ты одна среди них здоровая. Ты грамотна? Считать умеешь?
— Ага.
— Ну что ж, проверим твою память и способности. Но как бы то ни было, барышня, отныне ты в службе Его Высочества. Пока будешь иметь звание кадета и жалованье сто унций в месяц.
«Сто унций! — Лара едва не ахнула. Она редко держала в руках больше полтины, и то считала за великое богатство, и вдруг такие деньги! Но восхищение мгновенно схлынуло, стоило ей подумать: — Э-э, за просто так сто унций не отвалят. Какую же работу мне назначат?»
— Но если ты откажешься служить, — остановившись, Картерет в упор поглядел на нее, — следующая ночь станет для тебя последней.
