— Вы отличный педагог, ваше сиятельство. Завидую.
— Нечему завидовать, Купол. Я плохой отец.
— А все-таки жаль, что у нас только один из медиумов принца! Пять-семь вещунов — и мы сломали бы его сеть.
— Я предпочел бы захватить центральный пост вещания, откуда идут приказы.
— Это Бургон! Как государи с ним поступят, будут штурмовать или уговорят сдаться?.. В Бургоне у нас нет своих людей.
Граф задумался. На его лице отражалась борьба надежды и сомнения.
— Есть человек. Вопрос в том, как он себя поведет… Кадет совсем некстати улетел с принцессой! Сейчас нам очень пригодился бы его голос.
— Вернется Огонек — ох, насидится он на гауптвахте. Да и Ее Высочество донельзя хороши — усвистать неведомо куда за миг до высадки десанта!.. Граф, мы в опасном положении. — Купол уставился на Бертона бледными выпуклыми глазками. — Я не знаток придворных дел, но мыслю так: если Церес собирается свалить Красного царя, то государь-отец либо на его стороне, либо тоже слетит с трона.
— Та же мысль беспокоит и меня, — признался граф. — Хотя мне есть о чем тревожиться, кроме политики.
— На всякий случай можно приготовить дирижабль с заряженными батареями. До вейских островов — рукой подать.
— Я не могу бросить семью, школу и родину.
— Согласен, — решительно кивнул штабс-генерал. — Значит, боевой корабль понадобится нам для налета на Бургон.
— Прямо себе не верю. — Тикен развел руками на прощание. — Чтобы я подписался на такой союз!.. Кто бы мне раньше сказал, что я так поступлю — я бы от смеха сдох.
— Я тоже удивлен, — присоединился Касабури. — Мне еще не приходилось клясться на благородном теле господарки.
Лисси поманила его в сторонку, и пилот потянулся за ней, как иголка за магнитом.
— Касабури, я вижу, вам все еще больно… Простите меня, не сердитесь, пожалуйста. Я была очень напугана там, в воздухе.
Канхаец ласкал ее голубыми глазами и старался, чтобы его напомаженный рот не растянулся в счастливой улыбке. Как ласково она заговорила! Можно ли надеяться, что господарка с поверхности ищет дружбы?..
— Это было до клятвы, можете забыть. Теперь между нами все иначе. Если я буду вам нужен, простучите зов по земле около Гиджи. Вот так. — Он отбил ступнями быструю чечетку. — Хайта повторит для вас, чтобы запомнилось.
— Зачем же? Я хорошо танцую и быстро учусь. — В доказательство Лис отстучала пятками такую же прерывистую дробь.
— Отлично!
Тем временем Удавчик пытался извлечь из клятвы пользу для себя.
— Хайта, ты ведь не хочешь меня обидеть?
— Кеса ивиджу кис туни? — кокетничала златовласка.
— Бези, переведи ей: «Один поцелуй для брата по союзу».
— Хайта, эта хитрая скотина хочет всех обчмокать даром.
— Джику, ятэна!
— Она говорит: «Это не входит в условия клятвы».
— По-моему, ты врешь с переводом.
— А по-моему, тебе с утра под шлем садиться. Иди, выспись, липкое чудовище.
— Тогда с тобой. Мы теперь братья, верно?
— Да, я твой старший брат. Прапор, шагом марш в казарму! Целуйся с Касабури, видишь, какой он раскрашенный.
— Это исключено! — отвлекся пилот от душевной беседы с графинькой.
— Спасибо. Мне только драки не хватало.
Кое-как удалось вытолкать вдохновенных парней из коттеджа на свежий воздух, после чего Безуминка загнала девчонок в постель и погасила свет.
— Всем спать! У Лары после завтрака учеба, у меня после обеда работа. Нам нужны свежие головы. А вам придется стряпать для себя, ваших порций нет в кухонном листе.
Однако шорохи и голоса во тьме не прекращались.
— Я раньше не готовила. Ни на плите, ни на горелке. Эй, перестань!
— Вайяяя… — пела Хайта.
— Хайта, мне и так тепло. Бези! Почему она лезет?
— Для уюта. Она твоя, служит тебе. Не толкай ее, а то заплачет.
— О, господи. Ну хорошо. Иди сюда и успокойся.
— Я твоя?
— Да, да, только не щекочись.
— Вайяяя…
— Поет, как кошка. — Лара тихо прыснула, отодвинувшись от пары и попав под руку Бези.
Та прошептала в ухо Ларе:
— «Поющие кошки», да? Почему так?
— Ну, такой обычай. Когда артель кончает класть кровлю, утром девчонки, дочери артельных, до рассвета забираются на крышу и поют, сидя на гребне. Пока не увидят восход. Тогда крыша век не протечет. Но мы и других принимали — из жестянщиков, из слесарей. А я на крыше голосов не слышала, отчего это? Там ведь уйма железа…
— Ласточка, крыша заземляется через громоотвод.
— Я возьму этот позывной, — засыпая в объятиях Бези, бормотала Лара.
— Громоотвод? Фу, глупость какая!
— Нет, Ласточка.
Темнота, поздний час и усталость все-таки взяли свое. Даже неугомонная Хайта перестала ласкаться к госпоже, размякла и задышала ровно, сонно.
По Бургону жили только часы, чьи механизмы не знают устали, караульные на постах и слуги принца, занятые в делах Его Высочества.
Ближе к рассвету Лис проснулась оттого, что тонкие пальцы потрогали ее подошву под одеялом. Лисси дернула ногой и недовольно привстала, высвобождаясь из рук верной Хайты. Окна за шторами подернулись серо-синим цветом самого раннего утра, захламленная зала коттеджа едва проступала из тьмы, как древний, заброшенный склеп.
На миг дочь Бертона ощутила себя пробудившейся от векового заклятия. Словно она спала на ложе, затянутом пылью и паутиной, а теперь пришел срок освобождения от власти колдуна, она должна встать, а истлевший саван прахом осыпается с ее плеч.
Но это наваждение мгновенно схлынуло. В смятых одеялах, на сбившихся простынях рядом сопели еще трое. Хайта во сне вяло искала руками хозяйку. Лара обнимала Без за шею да еще закинула на нее ногу.
«Ведь сегодня одиннадцатое число, — неповоротливо двигались мысли. — Сегодня помин-день. Надо молиться о душах братишек… Где тут церковь?»
Потом она подумала: «А кто меня щекотал? Хайта, ногой?»
Как ответ на ее немой вопрос, под одеялом в ногах что-то пошевелилось. Что-то, движущееся само по себе, величиной с крысу.
Поджавшись, Лисси завизжала, и все тотчас вскочили.
— Что?!
— Чего ты кричишь?
— Кеса ни джи?
— Там крыса! — показала она дрожащей рукой.
— Эка невидаль. — Лара смело откинула одеяло в сторону — и тоже взвизгнула, подтянув рывком коленки к подбородку.
