— Дэйдр, милая, не пора ли тебе бай-бай?
Дэйдр сгребла кусочки картинки в кучу и не ответила.
— Мама, ты кормила ее ужином?
— Да, — у миссис Моффат было морщинистое коричневое лицо, как будто она годами подставляла его солнцу. Ее водянистые карие глаза были узкими, внимательными, беспокойными. Своей морщинистой кожей она немного походила на ящерицу. Несколько нитей ярких цветных бус висели вокруг ее костлявой шеи.
— Она съела яйцо, кашу и фрукты, когда вернулась.
— Я думаю, она снова была внизу у Фиаронов.
— Ну… где-то.
— Я же должна быть где-то, — пробормотала Дэйдр. Лола оживленно выпрямилась:
— Тебе правится Эбби, малышка?
— Она нормальная.
— Ты ей, во всяком случае, нравишься. Она сказала, что будет забирать тебя из школы, когда никто другой не сможет. Ты рада?
— Это очень мило с ее стороны, — сказала миссис Моффат. — Она как будто хорошая девочка.
— Безобидная, — вставила Мэри.
— Она довольно привлекательная, — сказала Лола честно. — На английский манер, конечно. Подождем и увидим, что солнце сделает с ее кожей.
— Не надо ее слишком поощрять, — сказал Милтон неожиданно. — Я говорил вам с самого начала.
— Я не согласна, — сказала Лола, — лучше, чтоб она была на глазах.
— За нею можно следить и на расстоянии, — продолжал Милтон.
— Люк счастлив? — спросила Мэри своим тихим голосом.
— Счастлив? Ну не знаю, — Лола оглянулась. — Дэйдр, я велела тебе идти в постель.
Дэйдр лениво встала. Ее блузка выбилась из джинсов, а лицо приняло вызывающее выражение.
— Если хочешь знать, — сказала она, медленно выговаривая слова, — я подарила сегодня Эбби одну из твоих губных помад.
В комнате наступила полная тишина. Они все смотрели на нее.
Теперь начнется: «Где ты взяла эту помаду? Ты украла ее? Почему ты ее украла? Почему ты захотела подарить ее Эбби Фиарон?»
Она ответила на последний еще не произнесенный вопрос.
— Потому что она мне правится. И вообще она мой единственный друг.
Никто не проронил ни слова, и вдруг ее мать сказала спокойно, обращаясь совсем не к Дэйдр:
— С этим нужно что-то делать.
— Отправь ее спать, — приказал Милтон резко.
Дэйдр старалась дерзко, не мигая, смотреть в его холодные серые, слишком выпуклые глаза, похожие на бабушкины бусины, но не выдержала и потупила взгляд. Милтон вызывал в ней страх.
— Да, иди спать, — сказала Лола. — И побольше сиди дома. Эбби не хочет, чтобы ты увивалась вокруг нее весь день. Теперь иди наверх. И ложись. Не торчи у окна.
Дэйдр нарочито медленно повиновалась. Добравшись до своей комнаты, она подошла к окну и долго стояла у него. Она надеялась, что шторы еще не задернуты в доме внизу, и она сможет увидеть Эбби и Люка, сидящих за обедом.
Но шторы были задернуты, и свет не пробивался сквозь них.
Единственный свет был на лодке, на реке. Он горел на крошечной палубе, и Дэйдр увидела, как костлявый мужчина вышел наружу. Он выплеснул что-то за борт из ведра и потом просто стоял, ничего не делая. Она могла различить слабый бледный отсвет на его лице, поэтому знала, что он смотрит в ее сторону.
Вскоре он кому-то помахал рукой. Чтобы увидеть, кому, Дэйдр высунулась так далеко из своего окна, что чуть не кувыркнулась в сад. Она успела увидеть свою мать, стоящую па веранде. И та помахала в ответ. Зачем это ей махать тому грязному старику? Дэйдр и ненавидела, и боялась его.
Затем совершенно отчетливо она услышала голос Милтона.
— Как ты можешь быть так небрежна со своими вещами? Ты знаешь, что этот ребенок — копалка; всегда рыщет вокруг и во все вмешивается. — Его голос звучал раздраженно.
— Знаю, знаю. Но это серьезно?
— Конечно, — запоздало добавил Милтон, — этот ребенок превращается в воровку.
— Жаль, что она некорыстолюбива, — сказала Лола задумчиво. — И потом — мы бы потеряли Люка, если бы это попробовали.
— Я был прав с самого начала. Вы, женщины, всегда увлекаетесь красивым лицом.
— Мы не можем потерять Люка! — сказала Лола.
— Ну, посмотрим. В любом случае расскажи мне, что случилось сегодня. Все прошло нормально?
— Прекрасно. Никаких проблем…
Голоса удалились. Дэйдр поняла, что больше ничего не услышит. Поскольку больше нечего было делать, она легла в постель, надеясь, что быстро заснет и ничто ее не разбудит. Намного позже она услышала эту ходьбу взад и вперед. Это была одна из причин, по которым она ненавидела ложиться спать.
Это было так непонятно и пугающе. Раз, два, три, четыре, пять, шесть шагов туда, пауза, и затем шесть обратно. Размеренно, как тиканье больших часов.
Она почему-то думала, что это тот мужчина с лодки приходил в дом. Она никому никогда не говорила, что слышит эти шаги или что они ее пугают. Она хотела как-нибудь набраться храбрости, на цыпочках подойти к лестничной площадке и посмотреть вниз, чтобы увидеть, кто это. Но у нее было чувство, что, если ее заметят, случится что-то ужасное, но она не решилась.
Дэйдр знала, что это мужские шаги, потому что и Лола, и Мэри ходили быстро на высоких каблуках, бабушка шлепала в тапочках, а Милтон совсем не мог ходить. Значит, если это не тот ужасный человек с лодки, то кто же? Иногда она думала, может, это ее отец…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Эбби увидела, как выключили свет в комнате миссис Моффат на верхнем этаже рядом с комнатой Дэйдр. Гораздо позже свет погас в большой спальне Мэри и Милтона на первом этаже. Но в гостиной он горел допоздна. Она заснула и проснулась уже глубокой ночью, а свет все еще горел.
Эбби ненавидела круглосуточное ощущение близости этих людей.
Но если она и Люк не хотели задохнуться в духоте и темноте, она должна была отдергивать шторы и открывать окна после того, как они гасили свет у себя. Так что первое, что она видела, открывая по утрам глаза, это большой каменный дом, возвышающийся над ними.
Он вызывал у нее то же смутное чувство, что и гигантский мост над гаванью. Подавляющее ощущение тяжелой тени, висящей над нею. Когда она пересекала гавань на пароме, бодрое пыхтящее суденышко легко рассекало сверкающую синюю воду, пока не достигало моста. Затем масса стальных балок зависала над ним с пугающей неизбежностью, и в одно мгновение исчезал солнечный свет.
Этот мост нависал в конце каждой улицы в Сиднее. Стоило повернуть за любой угол, — и вот он, аркой через небо, непропорционально огромный, заставлявший все остальное казаться крохотным.
Так же и дом Моффатов, построенный в расточительные дни конца девятнадцатого столетия, распластался над их современным домиком.
