Глаза дяди Эдгара переходили с одного на другого. Казалось, он с сожалением пришел к давно ожидаемому решению.
— Тогда, боюсь, полиции придется поговорить с моим сыном.
Тетя Луиза сделала резкое движение.
— Эдгар! Как вы смеете! Возложить ответственность на своего невинного сына!
Взгляды мужа и жены скрестились. Двадцать пять лет брака нашли свое полное выражение в этот момент в уже нескрываемом горьком разочаровании тети Луизы и агрессивной неприязни дяди Эдгара. И все же дядя Эдгар заговорил совершенно спокойно и мягко.
— Это нечто, из чего мы больше не можем делать секрета, моя дорогая. Джордж тяжело и опасно болен. Полиции следует также сообщить о его ненависти к Хэмишу Барлоу. — Он выбросил вперед руки. — Мне очень не хочется разочаровывать вас, Марш, но сам я совершенно невиновен. Ваши предположения фантастичны. Я только продал некоторые драгоценности и вложил полученные средства с пользой для моих племянника и племянницы. Кроме того, если я могу добавить, я считаю все ваше поведение и действия в высшей степени оскорбительными.
— Но есть еще одна новость, — сказал Адам настойчиво. — Я приехал из Лондона не один. Я убедил одного очень старого джентльмена приехать вместе со мной. В настоящее время он остановился в деревенской гостинице, поскольку нуждался в отдыхе. Но завтра он навестит Фанни. У него есть для нее в высшей степени интересная и важная информация. Его имя, я едва ли должен называть вам его, Тимоти Крейк.
25
Именно в этот момент началось разрушение человека, который со своими шутками, своими причудами и наивным удовольствием от самого себя, со своим тщеславием и стремлением к общему уважению, со своей сильной властной волей так подходил на роль хозяина этого дома.
Он очень медленно опустился в одно из резных кресел холла. Его полные руки не переставая играли с цепочкой часов. Его подбородки опустились, а лицо стало тоньше и потеряло свой румянец. Его глаза смотрели очень устало.
— До чего же вы необыкновенно назойливый молодой человек, — сказал он Адаму почти мягко. — Итак, теперь вы все знаете, и я вижу, в дополнение ко всему, как быстро вы обращаете внимание на наследницу. Все лето это была моя бедная Амелия с ее перспективой солидного приданого. Однако, кажется, ваши привязанности легко меняют свой предмет.
— Мои привязанности, — тихо сказал Адам, — всегда были с Фанни, и я думаю, что она это знает. К моему огромному сожалению, я был вынужден причинять ей боль и иногда изумлять ее. Я также не могу принести удовлетворительные извинения Амелии за то, что так злонамеренно сбивал ее с толку. Однако она была мне слишком полезна в достижении цели. Она обеспечила мне здесь радушный прием. Она много говорила и невольно давала мне важную информацию. Именно она рассказала мне о том, что Фанни расстроена тем, что не смогла поехать в Лондон и встретиться с этим мистером Крейком, который написал ей. Это было для меня первым настоящим ключом к делу Фанни. Я ждал этого все лето. Но я глубоко сожалею, что ценой этого был риск причинить боль Амелии. — Он повернулся к Амелии и протянул руку. — Можете ли вы простить меня?
Амелия сразу же залилась слезами и убежала к матери. Тетя Луиза сказала задыхающимся голосом:
— Я не поняла ни слова из сказанного. Фанни не может быть наследницей! Почему мне никогда не говорили? Или это еще одна из интриг моего мужа?
— Но это неправда! — недоверчиво прошептала Фанни.
Ее глаза были захвачены выражением лица леди Арабеллы. Оно было непроницаемо. Ее веки опускались, пока от глаз не остались одни щелки. Однако казалось, что она скрывает триумф. Почти как если бы она ждала этого часа.
— Адам? — сказала Фанни с нажимом. — Что должен мистер Крейк сказать мне? Я тоже унаследовала состояние в драгоценностях? Неужели сапфировый кулон все это время на самом деле был моим?
Неожиданно в этот момент на вершине лестницы произошло какое-то движение. Дора беспомощно кричала:
— Мисс Нолли! Вернитесь сейчас же. О, я заявляю! — Но ее слова были бесполезны, так как Нолли уже бежала вниз по лестнице в своей ночной рубашке.
— Кузина Фанни! Кузина Фанни!
Фанни бросилась ей навстречу.
— Что такое? Не случилось ничего страшного… Однако Нолли владел не испуг, она это поняла сразу.
Ее маленькое личико было освещено радостным возбуждением и излучало редкую для нее сияющую прелесть.
— Кузина Фанни, эта милая маленькая подушечка для булавок, которую мне дала бабушка Арабелла, открывается! Посмотрите, крышка сдвигается и там прелестнейший маленький ящичек. Я буду хранить в нем свои драгоценности.
— И это все? — спросила Фанни. — Неужели это настолько обрадовало тебя?
— Да, обрадовало. А внутри я нашла это письмо. Я думаю, что это о вас. Видите, здесь ваше имя. Ф-а-н-н-и.
Внезапно и несколько пугающе леди Арабелла начала смеяться.
— Ах, Эдгар! А ведь вы так тщательно искали. И такой простой тайник. Еще когда я была очень молодой, я обычно хранила здесь свои любовные письма. Я обвела вас вокруг пальца, не так ли? А письмо это не было блефом. Но оно никогда бы не увидело света, если бы я не поняла, что вы способны убить из-за него. — Веселье покинуло ее. Ее глаза теперь были широко открыты и полны невыразимой мстительности. — Фанни, пошлите этого ребенка наверх!
— Да, Нолли. Беги наверх к Доре.
— Но разве вы не находите эту маленькую подушечку для булавок великолепной?
— Нахожу. А завтра мы найдем какие-нибудь сокровища, чтобы можно было хранить в ней. Беги.
Нолли неохотно ушла, а леди Арабелла продолжила свою речь, как будто и не прерывала ее.
— Я решила не обращать внимания на тот нелепый несчастный случай, который вы мне подстроили, Эдгар. Я подумала, что это всего лишь угроза школьника. Напугайте ее как следует, и, кто знает, может старую перечницу хватит удар. Но сегодня, этим вечером, все изменилось. Со мной случился бы еще один несчастный случай внизу у озера, не так ли? Просто слабая старая женщина заблудилась в ночи. Фанни это тут же поняла. Я недооценивала вас, Эдгар. Я даже презирала вас. Теперь я должна уважать вашу — как бы это выразить — дьявольскую простоту. Но я не прощаю. Ради своего спасения вы могли бы упечь в сумасшедший дом собственного сына. В настоящий момент я разделяю чувства к вам своей дочери. И я очень надеюсь, Эдгар, — закончила она медленно и очень четко, — что вас повесят.
Дядя Эдгар не сделал попытки защититься. Его голова внезапно упала, глаза были далеко, как будто он грезил.
Затем он сказал:
— Я очень устал. Все это было слишком сильным напряжением и длилось слишком долго.
Фанни смотрела на него, и ей казалось, что она как бы читает написанную на его лице историю его жизни — жизни чрезмерно чувствительного тщеславного молодого человека, над которым смеялись девушки, в которых он был влюблен, на которого смотрели сверху вниз его жена и теща, которого презирал за тупость его веселый беспечный брат. Родственники признавали за ним только упорство и надежность и считали его полезным — не удивительно, что он надувался важностью, как индюк, искал и находил средства заставить свою семью, свой дом, свою деревню и все общество вращаться вокруг него.
