— Это уже больше того, что умела Аврора. Бог его знает, чем она питалась, когда жила одна. Сигареты и китайский чай — вот и все.
— Вы, значит, мало что о ней знали?
— Да. О простых житейских вещах не знал ничего. Например, как она причесывается, как выглядит, когда просыпается утром, или как себя чувствует в погожий солнечный день.
— Но ведь вам предстояло все это узнать, — пробормотала Лидия.
— Да, возможно. Сегодня глаза у вас зеленые.
— Да?
— Давайте переместимся поближе к камину. Можно и попозже поесть.
— Филип, я не Аврора, — снова сказала она.
— Нет, не Аврора. — Глаза его сузились, превратившись в две поблескивающие щелки. — Но вы — девушка, заставившая меня ждать три часа. Это кое-что значит, — не так ли?
— Я не допущу, чтобы вы воспользовались мною, как наркотиком, который поможет вам забыть, — сердито сказала она, ожидая, чтобы он подошел и поцеловал ее.
— Вы сама по себе наркотик, — уверяю вас.
Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза.
— Я говорю совершенно серьезно, Лидия, — сказал он чуть погрубевшим голосом.
Но когда он наконец заключил ее в объятия, — в тот самый миг, когда она почти уже поверила в его искренность и в то, что ему действительно необходимо немедля излить свою страсть, зазвонил телефон. Освещенная пламенем камина тишина была разорвана. Лидия отскочила в сторону, как если бы они вдруг оказались не наедине.
— Проклятие! — воскликнул Филип и, сняв трубку, отрывисто сказал: — Алло! Алло!
Затем очень медленно произнес:
— Аврора! — и замолчал, словно не веря собственным ушам.
Лидия готова была разрыдаться. Но глаза ее были совершенно сухи. Подобная боль проявляет себя не слезами — для этого она слишком остра.
Аврора! Казалось, она следит за ними, выжидая, в какой момент вернее всего сокрушить их мечту. Или мечту одной Лидии, не Филипа. Он просто сам себя дурачил и едва в этом не преуспел.
— Где вы?.. Куда вы хотите, чтобы я пришел?.. Не слышу. Да! Вы… Что вы говорите?.. О! Ну, теперь уже поздно для этого, — вы не находите? Да, конечно, со мной все в порядке, если вас может интересовать подобная мелочь. — Голос его стал бесцеремонным и высокомерным. — Что?.. Да, конечно, милочка, я желаю вам всего самого доброго. Не желаете ли вы сообщить мне, где вы находитесь и с кем?.. Я ничего не выпытываю, но ваша матушка и сестра… В чем дело? Я вас не слышу! С телефоном что-то не в порядке. Аврора! Вы тут? О господи, нас разъединили.
Он положил трубку и, не поворачиваясь, сказал:
— Ей не дали продолжать разговор. Все время было множество помех. Не имею представления, откуда она звонила.
Лидия подавила свое тайное и сугубо личное разочарование.
— Что она сказала?
— Я плохо ее слышал. Сначала что-то о том, не приду ли я и не заберу ли ее, дела пошли плохо. Затем она начала смеяться и заявила, что это она дурачилась, чтобы проверить, как я буду реагировать. Все обстоит отлично, но она сожалеет о том, что сыграла со мной такую скверную шутку. Она просто хотела сообщить мне именно об этом. А потом нас разъединили.
— А какой у нее был голос?
— Надо признать, довольно странный. Как если бы она была слегка пьяна. Или в полусне.
Пьяна? Что ж — возможно, подумала Лидия, вспомнив припрятанную бутылку джина. Но упоминание о полусне — состоянии, также характерном для странно-беспутного поведения Авроры, — снова оживило в ее сознании фантастическую картину: Аврора, покоящаяся в своей всеми забытой постели, заросшей кустами крапивы и затянутой паутиной. Спящая царевна, ждущая спасения…
— Филип, вы уверены, что это была она?
Теперь он повернулся, и она увидела, что лицо его заострилось и на нем застыло жесткое выражение.
— Абсолютно уверен.
— Что мы можем сделать?
— Нечего тут делать. Она просто принесла запоздалые извинения за свое поведение.
— Но эти посторонние голоса в трубке…
— Я вам сказал, что слышимость была скверной. Я думаю, что мы присоединились к какому-то другому разговору. По правде сказать, меня не слишком интересуют номера, которые выкидывает Аврора. А вас? Давайте поедим, — согласны?
Внезапно он, как бы извиняясь, дотронулся до ее волос. Лицо у него было печальное, но Лидия ясно сознавала: их миг миновал. Аврора вернулась. Ее колдовская красота и окутывавшая ее тайна — орудие куда более мощное, чем полыхнувшее гневом зеленое пламя в глазах Лидии.
Во время еды, которой не хотел теперь ни один из них, они ждали, чтобы телефон снова зазвонил и Аврора закончила бы прерванный разговор. Филип вынул из кармана золотой фермуар и бросил его на стол. Он лежал между ними, служа столь же надежной преградой, какою могли бы быть леса дремучей крапивы вокруг воображаемой постели Авроры.
— Вам, пожалуй, следует позвонить утром Арманду Виллетту и сказать ему, что эта штука у нас, — сказал Филип. — Спросите его, получил ли он от Авроры какие-либо указания, как этой вещицей распорядиться. Между прочим, он уволил свою секретаршу.
— По-вашему, это существенный факт? Может, она была для него просто обузой. В наше время с новыми секретарями это бывает часто.
— Да. В особенности по сравнению с Авророй, которая была хотя бы декоративной, если даже профессионально не слишком умелой.
Честность Лидии заставила ее высказать то, что ее тревожило:
— Филип, а вы не считаете, что Аврора, может, и на самом деле звонила, чтобы попросить о помощи?
— Хотела, чтобы ее спасли от плохого человека, которого выбрала по ошибке? Думаю, что в этом ей надо разобраться самостоятельно. — В голосе его звучала горечь и некоторый сарказм, но при всем том Лидия почувствовала, что на душе у него тревожно. А что, если Аврора не просто провоцирует и демонстрирует переменчивость своего нрава, с величайшей самоуверенностью маня пальчиком отвергнутого любовника в расчете, что он обязательно к ней вернется? Вдруг она и в самом деле попала в какую-то очень странную опасную ситуацию, а сказать об этом что-нибудь внятное ей не позволяют?
— Пожалуй, я пойду домой, — устало сказала Лидия. — День был какой-то бесконечно длинный.
— Я вас отвезу.
— Не надо. Пожалуйста, просто добудьте мне такси.
— Я вас отвезу, — повторил он.
— Но ведь телефон опять может зазвонить.
— Что ж поделаешь? Пусть. Наденьте пальто.
На этот раз он даже не попытался до нее дотронуться. Голос его был усталым, и в нем звучало нетерпение, а сама она сознавала, что ей безразлично, что дальше произойдет. Если бы он попытался вступить с ней в интимную связь, она бы подчинилась, если нет — не важно. Переизбыток эмоций и усталость сделали свое дело — все стало каким-то нейтральным, тусклым, грустным.
