Обычно звонила Миллисент, которой приходилось рассказывать, что происходит, и которая постоянно пребывала в состоянии паники.
Но вот наконец позвонил сержант Питерс и лаконично сообщил:
— Мы ее подобрали.
— Кого? — крикнула Лидия. — Аврору?
— Нет, старую даму, Клару Уилберфорс.
XXI
Она с удовольствием пила крепкий чай в кафетерии на вокзале Виктория. Она провела там уже два часа, наслаждаясь свободой и остро ощущая, как ей не хватало в эти дни, проведенные в деревне, городского шума, суеты, мелькания лиц прохожих. Она любила разглядывать лица. Они напоминали листья, поворачивающиеся на ветру, одни — светлые, молодые, блестящие, другие — съежившиеся и высохшие, третьи — обнажающие свою обратную сторону, изнанку. Для зрителя оно, конечно, чрезвычайно интересно, но им, бедняжкам, едва ли стоило поступать так неосторожно. Не следует показывать другим собственное горе, так же, как и не слишком красивые свои мысли. Мисс Уилберфорс размышляла обо всем этом, сидя на жестком стуле и облокотившись о пластмассовый столик.
Надо всегда стараться извлечь максимум хорошего из любой ситуации, даже такой, в какой она сейчас оказалась. Впрочем, ситуация эта стала куда приятнее с тех пор, как они с Бландиной очутились одни у моря.
Совсем недавно Жюль рано утром доставил их на вокзал, и они отправились поездом в Брайтон. Такая волнующая поездка! Но по прибытии на место Бландина, несмотря на все свое богатство, начала жадничать и сняла всего одну комнату в довольно захудалом пансионате. Кровати были неудобные, и ей приходилось всю ночь лежать и слушать, как Бландина вертится на постели, а иногда начинает храпеть, лежа на спине и устремив свой длинный нос в потолок.
Коме того, в течение дня Бландина не спускала с нее глаз, хотя мисс Уилберфорс очень хотелось бы пройтись одной по эспланиде и, может быть, опустить на пристани письмо в ящик. Нет, это была все та же знакомая деспотическая манера поведения.
«Ты знаешь, что в детстве ты всегда ухитрялась заблудиться, когда мы выезжали к морю», — заявляла она. Или: «Ты недостаточно окрепла, чтобы совершать такие дальние прогулки. Ты была серьезно больна». Или: «Разве ты забыла — доктор сказал: никаких писем не писать».
С другой стороны, пожалуй, было приятно, что кто-то действительно о тебе заботится, а когда Бландина не отдавала суровых приказов, она была очень тиха. У нее был вид заговорщицы, замышляющей какую-то интригу, и мисс Уилберфорс предпочитала не вмешиваться в ее мыслительный процесс. Как приятно было дышать бодрящим морским воздухом, наблюдать кипящую вокруг жизнь, и, по правде сказать, отрадно было также чувствовать себя вдали от молчаливой фигуры, входившей по ночам к ней в комнату, от шума сенокосилки Жюля, двигавшейся по газону, совсем не нуждавшемуся в стрижке, и прежде всего — вдали от племянника Арманда, одарявшего ее щедрыми, но слегка смущавшими ее знаками внимания.
Но длилось все это только две ночи и один день. А потом Бландину срочно позвали к телефону. Вернувшись, она коротко сказала, что они должны поторопиться на поезд.
— О! Мне так здесь нравилось! — с сожалением воскликнула мисс Уилберфорс. — Такой чудесный морской воздух. Он явно был мне очень на пользу.
Бландина была чем-то расстроена — щеки у нее были желто-восковые, впалые, жгуче-черные глаза сверкали.
— То место, куда ты теперь направишься, еще больше пойдет тебе на пользу. О, mon
[3]
, неужели ты не можешь вколоть в волосы пару шпилек, чтобы выглядеть хоть чуточку опрятнее? Нет, тебе во что бы то ни стало надо быть огородным пугалом.
Раньше она никогда не вставляла французских словечек, но сейчас как-то вдруг стала казаться чужестранкой. Желтовато-бледной, старой, озлобленной иностранкой.
Мисс Уилберфорс испугалась. Извиняющимся жестом она поднесла руку к своим мягким растрепанным волосам и невнятно пояснила, что со времени болезни руки у нее сильно дрожат.
Бландина быстро и грубо подобрала ее выбившиеся волосы, заколола их шпилькой и сказала:
— Надевай пальто и шляпу. Поторапливайся! Нам надо успеть на поезд. Это очень важно.
— А куда мы теперь едем? — робко спросила мисс Уилберфорс.
— Тебя это не касается. Но ты должна радоваться — сможешь писать столько писем, сколько захочешь. Да, это я тебе обещаю. Хоть дюжину в день, если пожелаешь.
— Боже милостивый! Да у меня нет столько знакомых! — пробормотала ошеломленная мисс Уилберфорс. — Но все равно, это очень мило с твоей стороны, Бландина.
Старые глаза сверкали на нее из-под морщинистых птичьих век.
— Не благодари меня. Скажи спасибо своему дорогому племяннику, Арманду, дураку этакому.
Сказано это было таким тоном, словно она ненавидит Арманда. А можно было подумать, они так преданы друг другу! Решить столь трудную загадку было мисс Уилберфорс не по силам. С тех пор как она заболела, ей стало трудно сосредоточиваться. Она получала истинное удовольствие, сидя где-нибудь и глядя на людей, а этим она могла заниматься в течение ближайшего часа в поезде, а затем — в Кафетерии, куда ее привела Бландина.
— Мы с тобой попьем чаю, — сказала Бландина и нашла незанятый столик в углу.
Однако, заказав чай, она вдруг вскочила, сказав, что через несколько минут вернется. Пусть Клара ее подождет.
Она ушла так внезапно, что мисс Уилберфорс подумала, уж не стало ли ей плохо? Впрочем, даже краткий отдых от ее подавляющего присутствия был приятен, и она не испытывала особой тревоги.
Прошло пятнадцать минут, полчаса. Это что-то уж слишком долго. В конце концов мисс Уилберфорс пришлось пойти в туалет и навести там справки.
Но служительница туалета была не уверена, что к ним заходила очень высокая старая женщина в черном («с довольно длинным носом», — странно извиняющимся тоном уточнила мисс Уилберфорс — ее всегда удручала длина носа Бландины).
— Я не могу сказать с уверенностью, милочка, вы же понимаете. Вы сами видите, какое множество людей входит и выходит. Прямо как на каком-нибудь оживленном шоссе. Но сейчас ее, во всяком случае, здесь нет. Если она ваша сестра, вам лучше всего пойти домой — пусть она найдет вас там.
— Да. Спасибо, — со своей неизменной вежливостью пробормотала мисс Уилберфорс и вернулась в кафетерий, чтобы выпить еще чашку чая. Ей нравилось сидеть там, ощущая столь странную свободу, а чай может помочь ей обрести ясность мыслей.
Дело в том, что начинало казаться, будто бы Бландина ее бросила, как какой-нибудь ненужный или забытый багаж.
Наконец официантка, у которой было доброе, но недоумевающее лицо, сказала:
— Дорогая, вы не можете провести здесь целый день. Какого поезда вы ждете?
— Я не жду поезда. Я жду свою сестру. Она сказала, что вернется, но не пришла.
