ПОНЕДЕЛЬНИК, 19 ИЮНЯ
УТРО
Анна не спала давно, но шум, поднятый проводницей вагона за час с лишним до прибытия поезда, раздражал ее так же, как и соседей по купе: кому надо, тот и без понуканий успеет умыться-одеться и сдать постель. Сквозь смеженные ресницы она наблюдала за ловкими движениями парня, только что соскочившего с верхней полки. Случайный попутчик или не совсем? Алексей Петрович мог послать и проводника, не согласуя с ней надобность в этом.
Анна подождала, пока все трое, захватив полотенца, вышли из купе, — пора и ей скатывать матрац, сдавать постель. Когда попутчики вернулись, она уже сменила сарафан, в котором спала, на джинсы и просторную майку.
Бессонная ночь мало сказалась на лице. Пышные волосы она стянула резинкой на затылке и надвинула почти на самые брови легкую кепку из ткани с большим прозрачным пластмассовым козырьком. Сумка, стоящая у ног, была не тяжелой: пакет с бельем, маленький диктофон, умещающийся в ладони, и десяток кассет с пленкой, а также документы: паспорт, редакционное удостоверение, водительские права и доверенность на машину.
Верным в этих документах было только ее имя — Анна. В свой родной город она возвращалась под чужой фамилией — Самохина и с удостоверением, что Анна Самохина является корреспондентом известной столичной радиостанции, ни одной из передач которой она, кстати, так и не удосужилась послушать. Все документы в полном порядке — Алексей Петрович постарался.
О своей настоящей фамилии, с той, что родилась, Анна старалась не вспоминать. Анной Самохиной она стала вчера, за час до отправления поезда из Москвы. Кроме документов, посланец от Алексея Петровича вручил ей ключи от дома и машины. И еще один ключ, о существовании которого знали только они двое.
Четыре года назад, когда она срочно покинула свой родной город, куда теперь возвращалась, ее звали Анной Терехиной — фамилия, известная в крупном областном центре, до которого на поезде из Москвы всего ночь. Без малого все эти четыре года были прожиты не в России — под именем Анны Морель. Это теперь было ее настоящее имя — по мужу, которого она похоронила год назад.
Под этим именем в этом же поезде, только в вагоне «люкс», сейчас ехала и другая женщина. Взглянув на часы, Анна Самохина подумала о том, что через семь минут поезд наконец-то прибудет. Кто, интересно, встретит на перроне красавицу Анну Морель?
* * *
Прозрачный козырек кепки скрывал большую часть лица, но Анну не волновало, что в родном городе ее могут узнать, — она знала, это исключено. Выйдя из своего вагона, она быстро пошла вдоль состава — вот он, СВ! Она присела на корточки у невысокого забора, отделявшего перрон от лестницы, которая вела на привокзальную площадь. Совсем нетрудно было изобразить, что на сумке заела «молния».
Копошась с замком, она внимательно огляделась. Француженку Морель, видимо, встречают вот эти двое мужчин, заметно отличающиеся от вокзальной толпы. Оба в хорошо сшитых костюмах, дорогих туфлях — на обувь Анна по давней своей привычке не преминула обратить внимание. Чуть поодаль от них с красиво упакованной единственной розой — знают, отметила про себя Анна, что Морель не любит пышных букетов — стояла молодая женщина. Наверняка переводчица. Но зря беспокоились: есть свой переводчик, из Москвы. А вот, наконец, выходит из вагона и Анна Морель — пусть кто-то скажет, что она не хороша!
Если в эти мгновения кто и наблюдал за девушкой в кепке, то наверняка сейчас его внимание полностью переключилось на молодую элегантную женщину, в руках которой уже алела роза. Вокруг этой нарядной группы уже собралась небольшая толпа зевак, привлеченная иностранной речью, и встречающие, подхватив чемоданы прибывшей, поспешили к стоянке машин.
Анна Самохина застегнула «молнию» на сумке и, перекинув ремень через плечо, не спеша, вместе с толпой, отправилась на привокзальную площадь. Издали ей было видно, как Морель с переводчиком и одним из встречающих сели в серебристый «Мерседес». Темно-зеленый джип подхватил местную переводчицу и второго мужчину.
Анна глянула на часы: всего шесть утра. Она сняла кепку, очки, стащила надоевшую тугую резинку с волос, тряхнула головой. Пышные прямые волосы густой волной легли на плечи. Теперь даже и не очень внимательный наблюдатель, если такой оказался бы вдруг на вокзале, мог с изумлением обнаружить, что уехавшая в «Мерседесе» женщина и стройная девушка с кепкой в руках удивительно похожи друг на друга.
* * *
— Куда едем, девушка? Недорого возьму, садись, — приглашал, открывая дверцу «жигуленка», водитель в старой джинсовой куртке.
— Спасибо, я с машиной, — улыбнулась Анна.
Она успела купить в цветочном ларьке шесть бордовых роз и сейчас присматривалась к ряду автомобилей, припаркованных к забору вокзала. Вот она, темно-синяя, почти черная «девятка».
Анна вывела машину из длинного ряда и не спеша, привыкая к ней, направилась в город.
Автомобиль вел себя безупречно, и спустя несколько минут она уже перестала контролировать себя: теперь можно было просто ехать и ни о чем не помышлять. Однако обдумать надо было еще многое.
Правильно ли начинать с кладбища? Там бы, наверное, ей лучше вообще не показываться. Но, все понимая, Анна с самого начала знала, что непременно поедет туда. Утро сейчас еще раннее, и вряд ли кто-то на кладбище обратит на нее внимание. Разве что бомжи какие-нибудь. Но их Анна не боялась.
А вот уже и город. Сейчас, после моста через реку, мелькнет в густой листве здание концертного зала, потом стеклянными глазницами встретит пятиэтажный универмаг; дальше, на небольшой площади, весело прожурчат высокие струи фонтана, а в небольшом сквере за гастрономом уже наверняка выстроились тесным рядком бабульки с трехлитровыми молочными банками.
Машина мчалась по проспекту, недавно переименованному в Центральный. Чем-то не угодила новой власти пламенная немецкая революционерка, чьим именем проспект назывался добрых двадцать лет.
Послушная «девятка» уже вырвалась за пределы центральной части города, теперь по бокам широкого проспекта виднелись рощи и утопающие в них ряды дачных массивов.
Четыре года назад дачки-карлики ассоциировались у Анны с городами мертвых: сплошь серые домишки в одну-две комнатки, прилепившиеся к аккуратненьким шести соткам земли. Теперь она замечала, что по-настоящему добротных домов из красного и белого кирпича стало больше, некоторые в два-три этажа, с причудливыми башнями и крепкими каменными заборами.
У входа на кладбище она затормозила. Железные ворота были тяжелыми; качнув их, она уверенно пошла по центральной аллее.
Сердце гулко стукнуло — вот оно, это место. Анна, торопясь, стала откручивать заржавевшую проволоку, соединявшую дверцу с оградой. Сдерживать слезы не было сил. С фотографий на памятниках ей улыбались отец, мама и Анастасия, старшая сестра.
