Первый Дом. Обитель Божественного Жала
Даже боги видят сны.
Мне снится вода. Я чувствую, как она падает, слышу тихий стук больших горячих капель по безжизненной почве, вижу ямки, которые они оставляют в песке. Иссушенная земля жадно пьет воду.
Если я — бог, то мои сны должны сбываться. Но вода — она иная, она обладает собственной волей, и над нею я не властен.
Мне кажется, на моем теле есть морщины, выжженные пятна, гнойники, пылающие, как вулканы. Или как язвы. Или как пустыня.
Я — загадка для самого себя. Один я или нас двое? Кто я — свет или тень?
Туннель ведет в мир, я торопливо карабкаюсь вперед и попадаю туда, где живете вы. Главная проблема всего божественного — в том, что люди ожидают от вас чего-то огромного и могучего.
Ожидают мгновенного результата...
Она разговаривает с Архоном
Процессия прошла уже полпути вниз, и только тогда Мирани перестала дрожать и смогла идти достаточно твердым шагом. Маска была велика, прорези для глаз расставлены слишком широко, и сквозь них она почти ничего не видела. А в удушливом зное, когда над дорогой клубится едкая пыль, жужжат мухи, мерцают на горизонте миражи, глаза и вовсе отказывались служить. Мирани смахнула с лица выбившуюся прядь слипшихся от пота волос. Задний ремешок сандалии начал натирать ногу, но тут Процессия остановилась. Они пришли к Оракулу.
Замолкли трещотки, стихли барабаны и цитры.
Задыхаясь от жары, Крисса прошептала:
— У меня руки обгорели.
Кожа у Криссы была необыкновенно светлая. Должно быть, много поколений назад ее предки спустились с гор.
— Ты их чем-нибудь мазала? — вполголоса спросила Мирани.
— Маслом алоэ.
— Это не поможет. — Голос Мирани дрожал. Крисса бросила на нее ласковый взгляд.
— Не бойся, Мирани. Все будет хорошо.
«Если я останусь в живых!» Она оглянулась — позади, лязгнув оружием, остановилась пехотная колонна. Блестела на солнце бронза доспехов, генерал Аргелин сурово взирал со своего белоснежного коня. Шестеро носильщиков, державших на плечах паланкин с Архоном, тоже остановились и, потирая ноющие плечи, с облегчением опустили на землю золоченый балдахин.
— Мирани! — Огромная маска Гласительницы, единственная из масок Девятерых, имела прорезь на уровне рта. Маска заглушала голос, и знакомое имя прозвучало непривычно, как хриплый потусторонний зов. Будто с ней заговорил сам Бог. Но тут Гласительница отрывисто бросила: — Иди за мной. Только ты, — и сразу же снова стала прежней Гермией, ядовитой и придирчивой. Мирани заметила, как сверкнули темным пламенем ее глаза в узких прорезях маски.
Мирани отдала свой конец гирлянды Криссе и сделала шаг вперед. Страх бился в ее теле, туманил голову. Узкая тропинка, уводящая прочь от дороги, была вымощена плотно уложенными булыжниками. Минуя арочный проход, сложенный из трех громадных камней — на гладкой плите были высечены знаки Скорпиона и Змеи, сошедшихся в своей извечной битве, — она, извиваясь, исчезала в оливковой роще... Мирани не раз доводилось проходить мимо этой арки, но внутрь она никогда не заходила. Гласительница, уже переступившая порог, обернулась и позвала нетерпеливо:
— Быстрей!
С глубоким вздохом Мирани последовала за ней. Они очутились в обители Оракула.
— Боишься? — вполголоса спросила Гермия.
— А надо? — так же шепотом ответила Мирани.
Маска резко обернулась.
— Полагаю, это действительно серьезный вопрос, а не простая непочтительность. Конечно, надо! Тебе выпала опасная честь... особенно для столь молодой девушки.
Мирани это знала. Она никогда не думала, что изберут именно ее. После смерти Аланы девушки долго перешептывались, гадая, кто станет следующей Носительницей, но когда нынче утром Гермия прислала за ней и сказала, что избрали ее, Мирани не поверила собственным ушам. Да и все остальные тоже.
Ужас пришел позже и нарастал весь день. А сейчас, несмотря на палящий зной, руки так замерзли, что она практически не чувствовала пальцев. Мирани потерла ладони и задала вопрос, ответ на который уже знала:
— Я должна сделать это сегодня? Нести Бога?..
— Если он того пожелает. — Голос Гермии звучал насмешливо.
У страха кислый вкус. Мурашки по спине, тяжелый стук сердца, тошнотворная, потная пустота... К горлу подступил горький комок. Мирани сглотнула, но комок все равно остался, не давая дышать, а багрово-золотистая маска меж тем сжимала горло мертвой безжалостной рукой.
Далеко внизу стих шум Процессии; казалось, узкая тропинка, проскользнув под каменной аркой, увела их с Острова в другой, приглушенный мир, где лишь цикады шелестят в колючих зарослях дрока. Споткнувшись, Мирани почувствовала, что липкая прядь волос, выбившись из прически, опять упала на глаза. «Конечно, боюсь. Зато я увижу Оракула» , — подумала она.
Там, в Нижнем Доме, за полночь затягивались жаркие споры. О том, что такое Оракул: говорящая статуя или источник, с журчанием выбивающийся из-под земли. Рокочет ли он громовым голосом или шелестит, как листва на ветру... Но Мирани была слишком робка, чтобы участвовать в этих спорах. Она лишь слушала да лелеяла свою тайную, запретную мысль. Теперь она наконец-то увидит... Но ей никогда не позволят рассказать об этом подругам.
Можжевельник да чахлые кусты тимьяна наполняли жаркий воздух пьянящим ароматом. Тропинка вилась и петляла, как спящая змея, а в сухой траве вокруг кипела божественная жизнь: суетились маленькие юркие создания, скользили гладкие и чешуйчатые спины, мелькали зеленые хвосты проворных ящерок.
Последний поворот — и тропинка оборвалась.
Вверх уходили круглые каменные ступени. Наступая на свою собственную тень — солнце стояло уже высоко, — Гласительница начала подниматься. Ступени были потертые: тонкими подошвами сандалий Мирани чувствовала их шелковистую гладкость, отполированную ногами многих поколений. Здесь, наверху, дул ветерок, слабый, но устойчивый: его прохладное дыхание мягко шелестело в сухих ветвях.
Лестница привела на каменную площадку. Посреди нее, покосившись под бешеным напором веками терзавших вершину штормов, высился огромный камень. С трех сторон его окружали оливковые деревья, сгорбленные, корявые, с густыми шапками пыльных крон, вид же на восток был свободен: до самого горизонта, насколько хватало глаз, простиралась поблескивающая солнечными бликами, бескрайняя ширь кобальтово-синего моря.
Мирани облизала пересохшие губы.
Гласительница сняла маску. И, отложив смеющееся лицо из золота и перьев, снова стала прежней Гермией, сердитой и раздражительной.
