Мое окружение и мое тело созданы водой, ее лаской, ее жестокостью. Выдолблены и выглажены. Выгравированы.
Там, где есть вода, собираются звери, туда приходят люди и строят дома. Без воды они гибнут. У них, у людей, есть легенда о Царице Дождя, о том, как много лет назад Бог и его тень сражались за нее, о том, что темнота и свет всегда враждуют между собой, о том, что день борется с ночью.
И что же сделала Царица Дождя? Только посмеялась над ними. А когда они увидели, что ни тому, ни другому не победить, она простерла над ними свои крылья, и крылья ее были небом, и пошел с них дождь.
Я слышал эту легенду на рыночной площади: древний старик рассказывал ее детям.
У меня пересохло во рту, я ощутил свои пальцы, и были они тонкими и хрупкими.
И на миг я понял, кто я такой.
Но потом со мной заговорила девушка.
Она слышит голос солнца
Тропинка словно стала уже, чем накануне. Над головой переплетались ветви олив; вечерние бабочки задевали крылышками лицо. Мирани шла, стараясь ступать беззвучно, и тропинка сплеталась в клубок, как спящая змея, и в сердце этой змеи таилось Святилище.
Камень. Темная расселина.
Переводя дыхание, преодолевая боль в боку, она остановилась неподалеку от камня и стала ждать.
Бога нет.
Всю жизнь она боялась ненароком выдать свои мысли. Отец был так счастлив, определив ее в Храм, так рад восстановить репутацию семьи, что у нее не хватало духу объяснить ему. Она была не такой, как все, и знала это. Все вокруг верили, или, по крайней мере, утверждали, что Бог говорит с народом через Оракул и что все сказанное Богом — чистая правда.
Познакомившись с Гермией, она поняла, что это ложь.
Потому что тот, кто слышит Бога, должен отличаться от других людей. Он должен сиять, а сердце его — полниться радостью.
И почему сила, создавшая мир, обязана ютиться в жалкой расселине среди камней?
Дрожа как осиновый лист, она облизала пересохшие губы и прислушалась.
Голос был совсем тихим Глухим, еле слышным. Вспомнив его, она решила, что он ей попросту почудился. Разыгравшееся воображение облекло в слова шепот морского ветра Скрип деревьев, шелест листвы. Бога нет!
«Подойди ближе».
Она сделала шаг вперед. Все должно быть не так! Ее должны встречать прислужницы, запах ладана, хоровое пение, ей самой положено быть в маске, раскачиваться взад и вперед, выкрикивать непонятные слова странным судорожным голосом, как Гермия. Она должна выпить настой трав, ее поднесут к расселине, чтобы она глубоко вдохнула едкий дым подземного мира.
Говорить с Богом не может быть так просто!
Она медленно подошла к Оракулу, присела на корточки.
Потом спросила:
— Кто ты?
В расселине курился пар. Его клубы переливались в пурпурном предзакатном свете; бабочки старались не залетать в них. Внизу, в густой темноте, видимо, дымилось что-то очень горячее. Среди камней у устья расселины поблескивали какие-то кристаллики, сверкали скопления зерен кварца, желтел мелкий порошок, похожий на серу.
«Ты знаешь кто. Я — Бог. Если у меня и было имя, я его позабыл».
— Только Гласительница знает имя Бога. — Ей казалось, что она шепчет, но губы так пересохли, что с них не срывалось ни звука. — Разве ты можешь говорить со мной? Где ты?
Смеются ли Боги? В голове ее раздался звук, похожий на смех — тихий и странный. Глубокий рокот из-под земли.
"Я присутствую во многих местах. Но одно из них — новое. Самое маленькое, самое ненадежное. Я здесь недавно".
Мирани опустилась на колени. Наверху, в Храме, чуть ниже священной рощи, надсадно гудел гонг.
— Ты говоришь о новом Архоне? — спросила она.
Молчание.
В глубине расселины что-то зашипело; невидимый жар опалил ее лицо. Она склонилась ниже, ощупала пальцами края расселины, на удивление гладкие, изрытые гребешками, бороздками, поросшие лишайником. Потом, вспомнив о скорпионах, отдернула руку. Внизу таилась опасность. Боги слишком многого хотят от тебя, они тебя погубят. Во всех легендах и песнях те, кого избрали Боги, обречены на гибель.
Ты меня слышишь? — прошептала она.
«Да. Новый Архон. Он здесь. Я здесь».
— Где? — в отчаянии вопросила она — Скажи скорее!
«Богу не приказывают! Здесь есть рынок, маленькая пыльная площадь, дом, где слишком много детей. Мальчик. Десяти лет отроду. Очень хочет пить».
— Это может быть где угодно!
"У места есть слово, и слово есть место. Это слово — Алектро".
— Это деревня, — сказала она. — Но далеко ли до нее — я не знаю. Где-то в пустыне. К югу от Порта.
«Я здесь. Я существую. Забери меня, Мирани».
У нее кружилась голова. На миг ей показалось, будто все ее существо проваливается в расселину; та зевнула черной пастью, обдав ее обжигающим дыханием, потом руки ухватились за усеянные кварцевыми каплями камни, и она повисла над пропастью, отчаянно, как выброшенная на берег рыба, хватая ртом воздух.
Из последних сил она отпрянула от трещины, встала и, спотыкаясь, сделала несколько шагов, потом ноги подкосились, и она рухнула на колени, глубоко дыша, впитывая теплые вечерние запахи жасмина и сандалового дерева.
Далеко-предалеко, давным-давно звонил гонг. Теперь наступила тишина.
Мирани, шатаясь, поднялась на ноги. Думать времени не было; жрицы вот-вот пройдут мимо входа в Оракул по дороге в Город. Нельзя, чтобы ее увидели здесь! Гермия не должна ничего знать!
Она стремглав бросилась обратно по узкой тропинке, но внезапно та завязалась в узел у нее под ногами.
Мирани чуть не упала между двух камней на выходе. Процессия шла мимо нее: рабы несли паланкин Гермии и кого-то еще. — должно быть, Ретии, — но остальные из Девятерых шли пешком. Она отпрянула назад в кусты, и пересчитала жриц. Их было девять!
Затаив дыхание, Мирани наблюдала за Процессией.
Позади шла Крисса, на ней была маска Той, Кто Вкушает Пищу Для Бога, рядом с ней шагала девушка в маске Носительницы, в той самой, золотой и пламенно-красной, которую полагалось надеть ей, Мирани! Что происходит?!
Неужели ее уже заменили?!
Она поглубже забилась в миртовые кусты. Сперва мимо нее промаршировала пехотная колонна. Аргелин, как всегда, ехал верхом, под копытами его коня вздымались облачка пыли. Они клубились так близко, что Мирани едва не закашлялась. Из глаз потекли слезы. Генерал, если смотреть на него снизу вверх, сквозь пыльную дымку и сияние заката, казался бронзовым памятником: сверкающие в лучах заходящего солнца доспехи, суровое лицо с широкими, почти восточными скулами, на идеально подстриженной бородке осела пыль...
