Объятый внезапным страхом, он украдкой огляделся по сторонам. В громадном зале, кроме него, сидела еще сотня других писцов. Он окинул взглядом их согбенные спины, прислушался к нескончаемому скрипу перьев по бумаге. Неужели один из них участвует в заговоре?
Вряд ли...
Он торопливо встал, взял папку со списками съестных припасов к похоронам и сунул в нее планы. Потом, не оглядываясь, зашагал между рядами столов к винтовой лестнице и спустился вниз. Шорох перьев за спиной постепенно затих, воздух стал затхлым и теплым. Ноги сами несли его по крутым каменным ступеням.
На самом нижнем ярусе в темноту уходили бесконечные полки хранилища.
Сетис зашагал по длинному узкому проходу. Под ногами скрипел песок — он просачивался всюду, даже сюда, на каменные плиты хранилища.
В правом дальнем углу было темнее всего. В единственной плошке с маслом чадил крохотный фитилек, и фигура Сетиса отбрасывала на стену громадную тень — его неотвязного зловещего спутника. Подняв лампу повыше, он проскользнул между плотными рядами полок, дошел до конца, повернул направо, потом налево и очутился в самом древнем, самом душном закутке, тесной пещере, вытесанной в скале, где на недосягаемой высоте, почти под самым потолком, хранились проеденные молью чертежи забытых гробниц.
Он выучил схему гробницы Состриса наизусть, проводил над чертежом дни и ночи, проверяя и перепроверяя себя. Он знал, где надо повернуть, как открывать потайные двери, где проходят тупиковые коридоры, какие туннели ведут во внутреннюю камеру, в усыпальницу, в сокровищницу... Он прочитал отчеты, продиктованные двести лет назад генералом Макри, который заблудился в этих лабиринтах и проплутал там неделю. Особенно тщательно он изучил схемы западней и ям-ловушек, зарисованных на ветхом, рассыпающемся папирусе, хотя и понимал, что в список они внесены далеко не все. Рабов, выкопавших их, убили, чтобы сохранить тайну; теперь их кости лежат рядом с останками Состриса, во прахе и безмолвии.
Он высоко поднял лампу, осматривая полки. Ограбить мертвого Архона — крайняя степень государственной измены, осквернение мертвых, предательство Города. Кроме того, это смертельный риск.
А если выйти из игры? Об этом не может быть и речи. Если даже сейчас подойти к Надзирателю и все ему рассказать, его карьере конец. Не будет больше воды для отца и Телии. А однажды утром его найдут в переулке с перерезанным горлом. Он зашел слишком далеко, отступать поздно. Кроме того, если его не поймают, никто ни о чем не узнает. Никто из живых...
Он не сразу отыскал на полках узкое пыльное гнездо, в котором раньше лежали свернутые чертежи, и стал осторожно вкладывать их обратно, внутрь, так, чтобы никто не заметил, что их трогали. Но мятые папирусы никак не умещались; раздраженно вздохнув, он вытащил их и сунул руку в щель, нетерпеливо ощупывая наметенные холодным сквозняком горки песка и обрывки волокон, выискивая, что могло помешать. Кончики пальцев коснулись чего-то маленького и твердого. И оно ужалило.
С криком ужаса он отдернул руку; на ней висел скорпион. Он стряхнул его на пол, потом с силой наступил ногой, еще и еще раз. Маленькое твердое тельце хрустнуло под каблуком.
Бог, подумал он. Бог! Ему конец. Это божья кара. Его покарал Сострис. Кто же еще, если не Сострис?
Прекрати. Успокойся. Думай.
На подушечке указательного пальца выступила капелька крови. Укол был совсем крохотным. Никакой опухоли. Его тошнило, кидало то в жар, то в холод. Яд действует быстро. Слишком быстро. И ничего нельзя поделать.
Дрожа всем телом, он опустился на колени и принялся искать кусачую тварь среди неверных теней покачивающейся лампы. Если он окажется из породы маленьких, черных, — на ноги можно больше не подниматься.
Рука коснулась изогнутого твердого тельца и отдернулась. По соломе расплескались капли масла. Он увидел скорпиона.
Не черный. Красный. Глаза странно поблескивают.
Забыв о боли, Сетис изумленно уставился на находку.
Скорпион был вырезан из твердого драгоценного камня. На тонких рубиновых гранях играли блики света, внутри крохотного туловища переливались миниатюрные радуги, изогнутый хвост был произведением ювелирного искусства. На Сетиса смотрели крошечные золотые глаза, внезапно потемневшие, когда он опустил руку и поднял вещицу с земли. От брюшка отвалилась острая булавка, отломившаяся там, где он на нее наступил.
Застежка Брошь.
Драгоценная, священная.
Сокровище, какого ему не заработать и за долгие годы.
На него нахлынуло такое облегчение, что подкосились колени, потом оно сменилось любопытством и острой алчностью. Пальцы стиснули брошь, капли крови замутили ясное сияние рубина. Он протер камень и задумался.
Как скорпион здесь очутился? Когда он доставал чертежи, его тут не было. На миг ему в голову пришла безумная мысль: Надзиратель узнал о пропаже чертежей и подкинул брошь, чтобы проверить его честность, но он тут же отмел ее как смехотворную. Может быть, вещица лежит тут уже давным-давно, а он, как и все остальные, ее просто не заметил? Может, она здесь уже много сотен лет?
Он не мог придумать, как продать ее и не попасть под подозрение.
Возле уха зазвенел комар. Он поглядел наверх, в глубь темной расселины между полками, совершенно черной, если не считать неверных отблесков лампы, пересеченных его собственной тенью, беспокойно перебегающей по грудам свитков. Потом снял с шеи кошелек и опустил в него брошь. Она звякнула о немногие лежащие там монеты.
Застигнутый внезапным укором совести, он подхватил лампу и торопливо побежал по запутанным коридорам к центральному проходу. Едва он вышел туда, лампа зашипела, разбрасывая голубые искры, и погасла. Он отшвырнул ее и пошел, пытаясь успокоить дыхание, по гигантскому хребту хранилища обратно к свету, к винтовой лестнице.
И остановился на полпути, удивленно ахнув.
У боковой полки стоял, опираясь на метлу, Креон.
Он лукаво помахал Сетису.
— Проваливаю, уже проваливаю, — сказал он.
* * *
— Входите, пожалуйста, — прошептала Мирани.
Он страха у нее пересохли губы, свело живот. Аргелин коротко кивнул, прошел мимо нее и огляделся. На мраморном полу в гостиной стояли два кресла, она чрезвычайно долго выбирала для них места. Теперь она села в одно из них, но, к ее огорчению, генерал не опустился во второе. Опершись ладонями о спинку, он склонился к ней.
— Не соблаговолишь ли объяснить мне, — негромко начал он, — для чего именно тебе понадобился музыкант по имени Орфет?
Она облизала губы. Его вежливость путала ее, в ней таилась шелковистая, безжалостная угроза. Всю ночь она лежала без сна, придумывая, что скажет, как будет себя вести. Если сейчас она даст слабину, то тем самым погубит и себя, и Орфета, и писца. И подведет Архона...
Поэтому в ответ она лишь улыбнулась.
