* * *
Маски на ней не было. Ее крепко держали двое стражников. Восьмой Дом был выкрашен в черный цвет и лишен каких-либо украшений. Внутри было пусто, горела лишь одна лампа. Весь день напролет рабы трудились в поте лица, перенося в тайные глубины Архоновой гробницы его мебель, саркофаг, амфоры с пищей и напитками, мумии кошек и собак, гробы с телами слуг, кувшины с зерном, веера, доски для игр, платье, свитки, носилки баночки с духами и притираниями, винные бочонки, драгоценности и прочие пожитки.
Глубоко в подземных коридорах и туннелях Города Мертвых черные туники Девятерых медленно волочились по пыли и свежему гравию.
Все жрицы были в масках; Мирани решила, что маску Носительницы надела Ретия, а место Виночерпицы занял кто-то другой, но различить девушек было трудно. Ее заставили выпить какое-то снадобье, от которого туманился взор и наливались свинцом ноги. Стражники поддерживали ее под руки, и она понимала: если они ее отпустят, она упадет и уснет прямо на дороге.
Ей не было страшно. "Я не боюсь ", — сказала она, и Бог ответил: «Я знаю. Мы найдем тебя, Мирани». При этих словах она мечтательно улыбнулась. Лоб и руки ей на мазали какой-то вонючей мазью, произнося заклинания на непонятном языке вокруг нее, и над ее головой, и за спиной, но она ни капельки не волновалась: ей было все равно, какое ей до всего этого дело... Две девушки сняли с нее платье и надели другое: короткое, серое, грубое и рваное. Потом ее остригли несколькими взмахами ножниц, и она увидела, как ее волосы, падают к ногам, на каменный пол, и чуть не рассмеялась, такой нелепый у них был вид, у длинных и красивых прядей в пыли.
— Ты теперь изгнанница, — нараспев провозгласила Гермия. — Тебя изгоняют в темноту, в царство теней, туда, где нет ни надежды, ни времени, ни света — И это было правдой, да, наверное, так оно и было, потому что вокруг становилось все темнее, и стражники отпусти ли ее, и она села на пол. Золотые лица Девятерых улыбались сквозь мрак, а позади них стоял Аргелин — на миг она увидела его довольно отчетливо, генерал ухмылялся перекошенным ртом, щека подергивалась, он смотрел на нее, держа руку на эфесе меча. Потом мир сомкнулся, захлопнулся, огромный камень со скрежетом преградил ему путь. Свет стал гаснуть, словно закрывающийся глаз, яркая щелка делалась все уже и уже и наконец исчезла совсем.
Она осталась одна, в темноте.
Восьмой Дом.
Обитель Теней
Откуда приходят песни?
Из солнца, из ветра, с неба.
Они поют людям в лицо, но люди их не слышат. Поэтому им приходится отправляться в долгий путь, вниз, в темноту, туда, где живут чудовища, порожденные их разумом, в самые мрачные глубины, в обитель смерти.
Люди уверены: песни живут по ту сторону смерти.
Те, кто отправляются их искать, больше не возвращаются. Наверное, только Бог может приносить песни обратно, хотя они утекают у него из рук, как вода.
Шестьсот ступеней нисхождения во мрак
Снаружи яркой огненной полосой садилось солнце.
Через крошечное оконце, расположенное под самым потолком, пробивались последние отблески вечерней зари. Сетис поплотнее запахнулся в плащ и прислонился к стене. Длинный коридор был пуст. Где-то далеко внизу, в безмолвной мгле, на стене тускло дымил единственный факел.
Вдалеке послышались шаги. Сетис встрепенулся.
— Это ты?
Наверняка, они! В момент заката двери Восьмого Дома наглухо запираются, ибо Восьмой Дом является не чем иным, как Обителью Теней. Все огни в Городе гаснут. Все Двери должны быть заперты, большие Врата задвинуты.
Шестьсот ступеней нисхождения во мрак на засов. От заката до восхода следующего дня — Дня Нового Архона — то есть долгих тридцать шесть часов никто не войдет в Город и не выйдет из него, не зажжется ни один огонь, никто не должен работать, нельзя произносить ни слова. Тысячи писцов, работников, ремесленников, рабов обязаны соблюдать строгий пост, оплакивая нисхождение Архона в Царство Теней. Это время грустного безвременья, когда Бог уже покинул свой народ, а час коронации нового Архона и радостного веселья Девятого Дома еще не настал.
В Порт не впускают ни один корабль, жаркие улицы безлюдны.
Девятеро на Острове погружены в безмолвную медитацию, за статуей Бога никто не ухаживает.
А Мирани, подумал он, выходя навстречу гостям, обречена на мучительную смерть. Поэтому он взглянул на них свысока, с высокомерным пренебрежением, и, скрестив руки на груди, заявил:
— Опаздываете...
Их было пятеро. Шакал, рыжий Лис и еще трое грабителей в плащах, коренастые, бронзово-смуглые, чумазые. Один из них был необычайно мал ростом.
— Он пролезет в самую узкую щель, — рассмеялся Лис, проследив удивленный взгляд Сетиса. — Если, конечно, мы не пропустим вперед тебя...
Шакал тихо спросил:
— Все идет по плану?
Сетис пожал плечами.
— Я свое дело знаю.
— В Порту ходят слухи, что генерала пытались убить. Это правда?
— Да, я тоже слыхал. Кто-то из слуг свихнулся. Но Аргелин был в доспехах.
— Ну что ж, я бы жалеть не стал, — заметил Шакал. Он пристально глянул на Сетиса. — Что-то ты нервничаешь...
— А ты чего ждал? — огрызнулся Сетис. Ему казалось, что он держится задиристо, даже нагло, но люди всегда видят не то, что нужно. — Я в порядке!
Продолговатые янтарные глаза грабителя могил задумчиво прищурились. Но он лишь сказал:
— В таком случае, показывай дорогу.
Все грабители, надо отдать им должное, хранили молчание. Они как тени спустились вслед за Сетисом со второго подземного уровня на третий, потом на четвертый — самый глубокий из обитаемых, где работали писцы. Возле черного провала длинной лестницы, ведущей в гробницы, они остановились, сняли плащи и, аккуратно свернув, засунули их в стенную нишу. Теперь они были обнажены по пояс, их тела блестели от масла, на могучих плечах висели мотки веревки, бронзовые ломики, разные диковинные инструменты. Шакал был одет в длинную куртку с поясом, увешанным какими-то металлическими приспособлениями весьма грозного вида, тонкими и остроконечными. Сетис заметил несколько ножей и нервно облизал пересохшие губы. Шакал обернулся, придирчиво осмотрел своих людей и, видимо, удовлетворенный, кивнул. В его ухе блеснула золотая серьга.
— Спускаемся.
Вход на лестницу преграждала массивная решетка; Сетис достал ключ и отпер ее. Если Шакал и заинтересовался, где он раздобыл ключ, то ничем не выдал своего любопытства. Когда все вошли, Сетис снова запер дверь и последовал за грабителями.
Вниз, к могилам, вело не меньше тридцати лестниц, а может, и больше, но он знал далеко не все. Эта была ближайшей к кварталу писцов. Однажды ночью, примерно год назад, он открыл эту дверь и спустился на сотню ступенек, чувствуя, как воздух становится все прохладнее, пока затхлый сквозняк не загасил трепещущее пламя масляной лампы у него в руках. Ему запала в память окружившая его кромешная тьма. В этой темноте он сначала ничего не слышал; потом откуда-то снизу донеслись слабые шорохи, глухой перестук капель, далекое эхо, неуловимое, как дыхание. Он простоял так всего несколько минут, потом стал торопливо карабкаться наверх, задыхаясь, с пытающимся выпрыгнуть из груди сердцем.
