— Захочешь, захочешь! Это касается Гермии и Аргелина. Они поссорились.
— Они и раньше ссорились. — Над ними выросла громада Храма; темный фасад заслонял звезды. Мирани стала торопливо подниматься по истертым ступеням.
— Да, но не так! — Крисса остановилась, переводя дыхание. — Ну погоди же, Мирани! Послушай меня. Дай хоть слово сказать!
Мирани остановилась и, не оборачиваясь, дождалась Криссу. Когда та поравнялась с ней, Мирани с усилием произнесла:
— Говори.
— Они поссорились очень сильно, долго кричали. Речь шла об Архоне. Гермия все-таки начинает верить, что Алексос и есть настоящий Архон. Она мне мало что рассказывает, но, по-моему, это началось, когда он принес дождь. Потому что его выбрала сама Царица Дождя, хотя не знаю, верит ли в это Гермия… Как-никак она всю церемонию пролежала, одурманенная травами.
Под дуновением теплого ветра платье Мирани обвилось вокруг щиколоток.
— И она рассказала Аргелину? — спросила Мирани.
— Нет! Не такая она дура. То есть это я думаю, что не рассказала. Но он знает. А теперь, когда Алексос ушел в пустыню, она, наверное, боится, что с ним может что-нибудь произойти. Видела, как она ему нашептывала на ухо? Интересно, что она сказала?
— Мне тоже интересно, — задумчиво произнесла Мирани и вгляделась в пустынную даль, силясь рассмотреть Алексоса, но слишком ярко горели факелы на Мосту, слишком велико было расстояние.
По лестнице поднималась Ретия.
— Я пошла, — торопливо проговорила Крисса — Она меня терпеть не может. — И сбежала вниз по лестнице мимо высокой девушки, но та даже не повернула головы, как будто Крисса была не больше чем мотыльком, порхающим в сумерках.
На вершине лестницы Ретия встала рядом с Мирани и тоже поглядела на дорогу.
— Что здесь было нужно этой негодяйке?
Мирани вздохнула.
— Говорит, теперь она на нашей стороне.
Ретия с сарказмом покосилась на нее.
— И ты ей веришь?
— Нет, но…
— Мирани! Какая же ты мягкотелая! Она смеет подлизываться к тебе после всего, что натворила. Не слушай ее, она что угодно скажет, чтобы помириться с тобой. И сама ей ничего не рассказывай.
Мирани молчала. Кто из них опаснее: хитрая Крисса или честолюбивая Ретия, которая ради своих амбиций готова развязать войну? Она искоса посмотрела на рослую подругу. Та стояла, скрестив руки на груди, и держалась даже увереннее, чем обычно.
— Что ты наделала? — тихо молвила Мирани. Ретия усмехнулась и потрогала кончик носа. Мирани, встревожившись, прошептала:
— Ретия, что ты наделала? Ты говорила с Джамилем! Я же тебя предупреждала!
Ретия повернулась спиной к далеким размытым фигуркам на дороге.
— Скажем так: Аргелина ждет большой сюрприз. Очень скоро.
У Мирани мороз пробежал по коже. Снова нахлынул страх за Алексоса, за Сетиса, за Орфета. «Будьте осторожны! — подумала она. — Будьте осторожны».
На море заиграли первые блики восходящей луны. Сквозь рваные облака серебристые отблески на воде казались детскими каракулями.
«Я буду осторожен, Мирани», — шепнула ей на ухо луна.
* * *
Сетис добрался до Моста слишком поздно, и ему пришлось проталкиваться через толпу. Он устал как собака, целый день кропотливо переписывал текст со Сферы, а человек Аргелина стоял над душой и проверял каждую буковку. В толпе царило оживленное веселье, пылали факелы, торговцы продавали колбаски, и издалека казалось, будто здесь проходит праздник урожая, исполненный буйной радости.
Но с приближением к дороге народ делался молчаливее. Протолкавшись к обочине, Сетис увидел вдалеке маленькую фигурку. Это шел Архон. Люди тотчас же спрятали лица, закрыли глаза. Даже солдаты отвернулись, неуклюже гремя овальными щитами и длинными церемониальными копьями. Бронзовый лязг доспехов волной катился вдоль шеренги. Под ноги Архону летели дары — цветы, миниатюрные портреты любимых, записки с благословениями на тонких ленточках свинца, надушенные платочки из яркой ткани. Маленькие босые ноги Архона осторожно переступали через них; он шагал быстро, с любопытством поглядывая на дорогу, на спины, укутанные в плащи, на согбенные плечи.
И на миг Сетиса охватило жгучее желание сделать так же, как они. Закрыть лицо, отвернуться, и пусть Алексос пройдет мимо. Остановить падение в бездну предательства, пробраться в гавань, сесть на корабль и уплыть куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда. Но здесь остаются отец и Телия. К тому же Алексос остановился.
Сетис заметил, что все вокруг отвернулись от него; скользнули изумленным взглядом, будто случайно, и отвели глаза,
Алексос воскликнул:
— Сетис! Идешь с нами?
Юноша облизал пересохшие губы.
— Конечно, иду, — хрипло произнес он.
В миле от Моста Архон опять остановился. Среди притихших остатков толпы выделялся высокий человек. Над плащом, закрывавшим лицо, виднелись только глаза. Одет он был для долгого путешествия, за спиной висел дорожный мешок. Он стоял, скрестив руки на груди, и терпеливо ждал. Алексос указал на него.
— Ты.
Человек — это был Шакал — приблизился. В лучах восходящей луны его фигура отбрасывала на дорогу трепещущую тень. Путешественники, теперь уже втроем, пошли дальше.
Толпа рассеивалась. Когда миновали последние хижины, притулившиеся среди колючего кустарника на самом краю пустыни, на дороге остались только прокаженные. Они сгрудились на почтительном расстоянии, не имея ничего, чем можно было бы поприветствовать Архона.
— Благословляем тебя, мальчик, — проговорил один из них хриплым, надтреснутым голосом.
— Прочь с дороги, — зарычал солдат, подняв копье.
Алексос остановился.
— Оставь их в покое, — велел он и, повысив голос, добавил: — Я принесу вам песен, обещаю.
Такой ответ не удовлетворил прокаженных. Они отошли, перешептываясь. Сетис потянул Алексоса дальше.
— Никто не должен слышать голос Архона, — упрекнул он мальчика.
— Я же сказал, что собираюсь это изменить, — Алексос с жаром вскинул голову. — Когда вернусь, всё будет по-другому. Как много лет назад. До Аргелина. Как было во времена Второй Династии, когда реки еще не умерли.
Шакал насмешливо кивнул.
— Это будет нелегко, — пробормотал он.
Вокруг никого не осталось, только солдаты — бронзовая шеренга тянулась до последней заставы на дороге из Города Мертвых, темной громадой высившегося на горизонте по правую руку. На фоне звезд черными силуэтами вырисовывалась вереница каменных Архонов.
— Там будет и моя статуя, — задумчиво произнес Алексос. — На краю, там, где шеренга обрывается. Он не будет похож на меня. Никто из них на меня не похож.
