— Он умирает! — прошептал этот голос.
* * *
Аргелин обернулся. К нему бежал сотник, неся в руках оружие. Генерал мгновенно выхватил меч и приготовился к бою. Землю захлестывала вода, в пещере начинался потоп.
— Пещеру заливает! — ахнула Ретия. — Откуда берется вода?
Кто-то судорожно всхлипнул. Люди попятились к выходу. Круг Девятерых распался.
Аргелин приставил меч к горлу Мирани. Его лицо побледнело, а щеки пылали, как в лихорадке, глаза сверкали ледяным огнем.
— Надо было давно это сделать. Больше не будет никаких Архонов, никаких Гласительниц. Я сожгу Оракул и убью всякого, кто посмеет мне перечить! — его голос осип от ярости. — Если хочешь молчать — молчи. Замолкни навечно!
Он замахнулся. На лезвии меча блеснули лунные блики.
Чьими устами я буду теперь говорить?
— Орфет!
Крик, донесшийся из древнего кошмара. На миг он пронзил их ужасом, пригвоздил к земле; потом Алексос бросился на колени рядом с Сетисом, стал раскачиваться взад-вперед, хватая ртом воздух.
— Помоги ему! — Толстяк сгреб мальчика за плечи. — Архон!
Алексос поднял глаза, его красивое лицо мучительно исказилось.
— Чьими устами я буду теперъ говорить? — прошептал он.
* * *
Мирани не успела даже вскрикнуть. Меч просвистел в воздухе, неся с собой ослепляющую боль, брызги крови, но на его пути вдруг оказалась Гермия. Она заслонила собой Мирани, и судороги сотрясли ее тело, и крик вырвался из ее уст, и кровь брызнула из ее раны.
Меч глубоко вонзился в грудь Гласительницы, она упала, тихо вскрикнув. Крисса истерически визжала. Мирани с трудом поднялась на ноги, ее платье было залито кровью. Она, окаменев, едва сознавала, что Гермия цепляется за нее и кричит:
— Уходите! Прочь отсюда! Скорее!
В пещеру хлынула река. Она стремительно вытекала из трещин между камнями, коснулась платья Гермии, закружилась вокруг Аргелина, опустившегося на колени возле Гласительницы.
На глазах у замерших Мирани и Ретии он съежился, как будто незримая сила пригибала его к земле, его руки неуверенно шарили по лицу Гермии, по ее волосам Когда он коснулся ее, по его телу волной пробежала дрожь — они все ее почувствовали.
— Гермия! — взывал он, не в силах поверить в случившееся. — Гермия!
Гласительница открыла глаза, попыталась удержаться за него, он подхватил ее на руки. Поднимающаяся вода окрасилась кровью.
— Не покидай меня, — прошептал он.
Она еле слышно прохрипела:
— Оракул… Спаси Оракул…
Он поднял голову, лицо исказилось от невыразимой муки.
— Ты всегда больше заботилась об Оракуле, чем обо мне! Всегда!
Он принялся лихорадочно вытирать кровь, но только сильнее размазал ее.
— Ну почему ты вмешалась? Почему встала на пути? Видит Бог, я бы никогда тебя не тронул…
Она слабо улыбнулась.
— Я была Царицей Дождя. На миг… я произнесла… ее слова. Ты меня услышал.
— Я тебя услышал.
— Нам нельзя было становиться врагами.
— А мы ими и не были. — Он приподнял Гермию, и ее глаза закрылись, голова свесилась набок. — Останься со мной, Гермия! Ты мне нужна!
Она прошептала:
— Я вижу… сад. — Мирани сглотнула.
Рядом с ней Ретия отступила на шаг.
Аргелин не сразу понял, что Гермия уже мертва. Он держал ее на руках, глядя, как подступает вода, оберегая от надвигающегося потопа. Наконец он поднял голову, и на его лице Мирани прочла жестокую внутреннюю борьбу — он отчаянно силился совладать с собой.
Пошатываясь под весом Гермии, он поднялся на ноги. С ее длинных юбок стекала вода.
Прижимая к груди ее тело, он обвел взглядом жриц.
Его страдание было страшнее всяких угроз.
* * *
Вода была холодна. Она втекала между его губ, и он пил ее, и она была сладкой.
Вода заполняла его.
Легкая, золотистая жидкость. Он чувствовал, как она наполняет его, будто сила, будто музыка.
Она пела в сердце, и эта песня была ему знакома — он ее всегда знал, только позабыл. Ее иногда напевала Телия, когда жаркими днями играла с куклой.
Эту песню пела мама.
Он открыл глаза. Чьи-то руки усадили его, прислонили к стене, взгляд различил расплывчатые лица. Неведомо откуда послышался изумленный голос Шакала:
— Кровотечение прекратилось!
Сетис попытался сесть ровнее. Всё тело пронизывала боль, в ушах до сих пор звенела песня. Он произнес:
— Кто-то умер. Я? Или Мирани? Что случилось?
— Она умерла, — прошептал мальчик.
Все потрясенно воззрились на него. Сетис содрогнулся, не веря своим ушам.
— Не может быть! Как ты допустил? — в ярости закричал он, схватил Алексоса и развернул к себе. — Неужели тебе всё равно? Неужели ты ее совсем не любишь?!
— Пусти его! — сказал Орфет. — Он воскресил тебя из мертвых!
Но Алексос протянул руку, коснулся Сетиса хрупкой ладонью, и это было как прикосновение древесного листа — такое же легкое, — и на бесконечную минуту юноше померещилось, будто его касается рука матери, давно потерянной.
— Не Мирани, Сетис. Гермия. Гермия умерла, а Мирани стала Гласительницей. Точь-в-точь как ты хотел.
Сетис озадаченно воззрился на него. Потом прошептал:
— Ты так говоришь, как будто это сделал я.
Шакал спокойно произнес:
— Как бы там ни было, мы ничего не можем поделать. Если хочешь испить из Колодца Песен, Орфет, пей, пока мы не утонули.
Колодец переполнился.
Пятясь от него, они заметили, что вода в нем черная, словно в ней растворено Ничто, словно из Колодца изливается кричащая Пустота, полная тьмы, и, как только она обхватила ноги Сетиса, Шакал потянул его за собой.
— Идти можешь?
— Я цел.
Грабитель могил с удивлением оглядел его.
— А если бы не Архон, лежал бы ты сейчас мертвее мертвого.
Алексос поторопил спутников:
— Пей, Орфет. Все пейте! Скорее!
Часть боковой стены рухнула, оттуда с ревом вывалился большой сгусток темноты. Она жарко стиснула лодыжки, в считанные секунды поднялась до колен. Перекатывая камни, она водопадом вырывалась из устья пещеры. Орфет поспешно склонился. Зачерпнул пригоршню, в пальцах ничего не осталось, но он всё пил и пил. Алексос фыркнул, посмотрел на музыканта, и с ним снова произошла та смена настроения, от которых Сетиса бросало в дрожь. Мальчик рассмеялся:
