Вокруг бассейна тянулась голубая мраморная скамья. Сетис сел и с наслаждением отпил глоток. Сок был сладкий, даже чересчур, но он уже измучился от жажды.
— Спасибо.
— Ты секретарь. — Джамиль откинувшись, облокотился о мрамор. — Я тебя помню.
От напряжения Сетис так сжал бокал, что чуть его не раздавил.
— Выслушайте меня, принц Джамиль, прошу вас. Вы хотите обрести свободу?
Жемчужный принц долго молчал, затем произнес:
— На этот вопрос не требуется ответа.
— Несомненно. — Сетис встревоженно огляделся. Комната была пуста, сад погрузился в сонную дремоту. Стражники не понимали здешнего языка, но он понизил голос. — Возможно, удастся найти выход.
Джамиль ничего не сказал.
— Мы хотим, чтобы вы были на нашей стороне.
— На чьей?
— Противников Аргелина.
— Но ты же работаешь на Аргелина.
— Просочился в его штаб. — Внезапно он засомневался в правильности своего поступка. Не предаст ли его Джамиль? Иноземный принц держался на редкость невозмутимо: допил сок, крикнул, чтобы принесли еще. Высокая девушка-служанка, словно только и ждавшая приказа, вбежала с полным кувшином, поставила его на стол и вышла в сад.
Джамиль налил сока и, наконец, произнес:
— Сменить одну тюрьму на другую — это не свобода.
— Как только Аргелин будет свергнут, вы сможете уйти.
— Вы, кажется, не сомневаетесь в таком исходе.
— Не сомневаемся.
— Как вы этого достигнете? В его руках власть. Оракул разрушен. Архон мертв.
Сетис прикусил губу. Потом тихо произнес:
— Архон не мертв.
У него за спиной с грохотом распахнулась дверь.
Он подскочил. Джамиль неторопливо поднялся. В дверях стоял Ингельд, за ним толпились его люди. У всех на головах были бронзовые шлемы с причудливыми выступами на щеках, сквозь прорези холодно блестели голубые глаза Ингельда.
— Пора идти, принц.
Джамиль с достоинством запахнул халат и обернулся к Сетису.
— Я подумаю над вашими словами. Поговорим в другой раз.
Солдаты вывели его из комнаты. Принц не оглянулся, зато оглянулся Ингельд. Он метнул в Сетиса стремительный, суровый взгляд.
Оставшись один, Сетис сел на скамью и перевел дыхание. Не слышал ли его северянин? Дрожащей рукой он взял бокал и допил остатки сладкого сока. Наливая еще, он вдруг заметил записку.
Она, вероятно, предназначалась Джамилю. Потрепанный клочок пергамента был наспех прилеплен к кувшину чем-то вроде меда. Он отклеил записку, развернул, окинул взглядом безлюдный сад. Плеск, доносившийся из купален, заглушил его невольный вздох. Записка гласила:
«Опасайся писца. Он нас предал. Ничего не говори ему».
И подпись: «Ретия».
Ему закрывают рот
Да какое мне дело, опасно это или нет! — бушевал Орфет. — Пусть за дверями стоят хоть десять тысяч наемников с топорами и ятаганами! Я в этой чертовой дыре и на день больше не останусь!
Креон сурово глядел на него, скрестив руки на груди.
— Когда-то, толстяк, ты был благодарен за это убежище.
— Я и сейчас благодарен. Но мне надо что-нибудь делать! Что угодно!
Мирани видела, как это началось. Орфет неделями расхаживал по тоннелям, становился все раздражительнее и беспокойнее, все чаще выбирался в Город. А записка от Сетиса довершила дело.
Она уселась, скрестив ноги, на груду причудливых деревянных фигурок и прочитала письмо еще раз.
«Завтра он разрушит статую. Здесь шесть из Девятерых. Ретия в сговоре с Джамилем. Отец и Телия должны прийти. Он их зовет».
Записка совсем коротенькая. Что он хотел сказать о Ретии? Видел ли он ее? Мирани хотела знать больше, хотела услышать хоть слово о том, каково ему, но это было глупо. Внизу Шакал приписал:
«Мы не готовы действовать. Боюсь, придется пожертвовать статуей. Отошли его отца и оставайся внизу».
— Где ты это взял? — тихо спросила она.
— Кто-то сунул ее мне в руку. — Креон пожал плечами. — Я подметал под сводами, где трудятся рисовальщики шабти, а мимо шла толпа рабов. Ее мог передать кто угодно из них. — Он, как всегда, криво улыбнулся. — Грабитель могил — воистину повелитель Иного Царства. Ты уверена, что это почерк Сетиса?
— Конечно. — Мирани рассеянно свернула листок. Ее огорчила весть о том, что Персида, Тетия и остальные томятся в плену, но еще хуже было то, что Аргелин вознамерился осквернить Храм.
— Похоже, мы ничего не можем сделать.
— Чушь.
— Он говорит…
— Мало ли что он говорит! — Орфет смахнул со стола игрушки Телии и уселся. Стол протестующе скрипнул, и он проворно вскочил. — Завтра пойдем. Я и ты, человек теней, и ты, Мирани. Выйдем через потайную дверь, прокрадемся через Мост…
— Мост охраняется, — напомнил Креон.
— Тогда доберемся вплавь. До Острова. Заберем статую и спрячем ее в надежном месте.
Креон вяло расхаживал по комнате. Наконец он сказал:
— Шакал прав. И все-таки я согласен — рискнуть надо. Идите вы, вдвоем. Я не покину гробниц. Это мое царство, и я должен его стеречь. И еще я должен думать о брате.
— Нет, не должен.
Из-за расписной ширмы, украшенной водяными лилиями, донесся приглушенный голос Алексоса.
Орфет выругался.
— Да, Орфет, я здесь. И был здесь с самого начала. Не понимаю, как ты рассчитываешь проделать это без меня, сын мой.
Он выбрался из-под ширмы и уселся на стол, болтая ногами и печально глядя на толстяка.
— Я тоже пойду.
— Нет! Ни за что! Ни в коем случае! — взревел Орфет.
Алексос вздохнул и обратил красивое лицо к Мирани.
— Люди ни о чем не думают, верно? Не думают, и всё. Ты Гласительница, Мирани. Объясни ему.
Гласительница.
Ей вспомнились холодные пальцы Гермии, надевающей маску ей на лицо, суровый, мстительный взгляд. Гермия ненавидела ее. А теперь Гермия ушла в царство мертвых и стала могущественной. У Мирани по спине пробежал холодок. Она села возле Алексоса.
— Сядь, Орфет.
Он не послушался. Только метнул на нее взгляд. И она заговорила:
— Архон прав. Он должен идти. Сначала ты сказал — переправим статую в безопасное место. Но ты, один из немногих, видел ее и должен понимать, как нелегко это будет. Статуя мраморная, в человеческий рост. Как мы ее сдвинем?
С Орфета спала спесь. Он что-то пробормотал, и Креон улыбнулся. Альбинос ногой придвинул кресло ближе, Орфет тяжело рухнул в него.
