Приказ Бога прозвучал словно вспышка откровения, но время работало против них. Даже отсюда были видны песчаные горы, которые люди Ингельда возводили под черными стенами Города. Они рыли изо всех сил, делали подкопы под громадное здание, искали потайные туннели, спешили вскрыть гробницы. Рано или поздно они найдут вход и начнут грабить.
С крепостных стен на головы наемников дождем сыпались стрелы и камни, горшки и кастрюли, отравленные дротики, лилась кипящая смола. Но Город был обителью мертвых, там жили тысячи работников, но не было настоящего оборонительного оружия.
Сетису пришла в голову неожиданная мысль; он выплюнул косточку, схватил еще пару фиников и спросил:
— Где Шакал?
— Ах, он? — Крисса пожала плечами. — На Мосту, наверно.
Отстранив ее с дороги, он вышел на лоджию, полную изысканных статуи, но Крисса выскочила вслед за ним.
— Сетис!
— Что?
Молчание.
Он остановился. Оглянулся.
И поймал на себе сердитый взгляд Криссы.
— Ты забыл назвать меня «пресветлой».
Он оторопел от изумления.
— Прости.
— Сетис, я тебе нравлюсь?
— Конечно, пресветлая.
— Так же, как Мирани?
Опасность. Он почувствовал ее кожей; она опалила, будто дыхание огня. Сетис осторожно проговорил:
— Дружба с вами обеими — большая честь для меня, пресветлая. Я всего лишь простой писец…
— Верно, ты писец, так что не заносись слишком высоко! — Она скрестила руки на груди, и по ее гневному голосу Сетис понял, что не сказал того, что требовалось. Надо было польстить побольше.
— Знаешь, больше никто не верит, что ты на самом деле слышал Бога. Тетия сказала мне: «Этот писец, он такой заносчивый! Готов на все, лишь бы пробиться повыше».
Сетис уныло улыбнулся и направился прочь. Вот, значит, какие пересуды приходилось выносить Мирани. Но какое ему дело до пары стервозных девчонок?
Так он думал, пока не услышал слова Криссы:
— Ты, наверно, беспокоишься за сестру и отца.
Он замер. Его остановили не столько ее слова, сколько голос. Полный язвительного сарказма, он больше подошел бы девушке совсем другого склада — постарше, пожестче. Но ему улыбалась все та же прелестная Крисса; она стояла, облокотившись на балюстраду, и ветерок шевелил ее нежно-розовую тунику.
— Что ты хочешь сказать?
— Только одно: ты ведь не знаешь, что с ними случилось, правда? А в Порту творятся такие ужасы! Вот было бы хорошо, если бы они оказались здесь.
Его рука до сих пор сжимала финик, он отшвырнул его, хотел схватить эту девчонку, но она как-никак была одной из Девятерых, и поэтому он только сурово произнес:
— Пресветлая, я слышу в твоих словах угрозу.
Она улыбнулась.
— Никакая это не угроза, Сетис. Во всяком случае, надеюсь, что до угроз не дойдет.
Мирани его предупреждала. Эта глупенькая блондиночка кажется совсем безвредной, но под хорошеньким личиком таится железная твердость, и он ощутил ее, как будто ухватился за острый клинок, завернутый в мягкие шелка, и порезал пальцы.
Она выпрямилась и шагнула ему навстречу.
— Я красивая, правда, Сетис?
Он заставил себя кивнуть.
— Да.
— Я красивее, чем Мирани. Она вообще не красивая, правда?
Он пожал плечами.
— Откуда мне знать?
— Она уродина. — Девушка соединила кончики пальцев и покрутила ими. — И знаешь, в чем дело, Сетис? Мантора знает, где они. Твой отец и Телия. Она выяснила, где они скрываются, и может в любую минуту…
Тут он ее все-таки схватил. Она улыбнулась ему, как будто одержала победу. И не вырывалась, а наоборот, шагнула ближе.
— Если хочешь, Сетис, можешь меня поцеловать.
— При чем здесь Мантора?
— Я думаю, Мирани никогда не разрешала тебе поцеловать ее. Она такая чопорная.
Надо вести себя правильно. Нельзя допустить, чтобы она так с ним обращалась. Он выпустил Криссу, отступил на шаг и улыбнулся — тонко и холодно, как Шакал.
— Я бы не сказал.
Глаза Криссы широко распахнулись.
— Не может быть! — Ее лицо исказилось от злости. — Я тебе не верю.
Сетис пожал плечами.
— А почему? Вы все считали Мирани серой мышкой, помнишь? Но ошиблись. У нее оказалось мозгов больше, чем у вас всех вместе взятых. В конце концов, Гласительницей стала она. Не Гермия, не Ретия, не ты. А что касается Манторы — я тебе ни на грош не верю. Откуда тебе знать? Колдунья вроде Манторы никогда не доверится такой дурочке! — Он вложил в голос как можно больше презрения.
Ее трясло от гнева. Она выпрямилась, сверкая глазами.
— А может, секреты есть не только у Мирани? Ты знаешь, что это такое, писец?
Она протянула ему руку, и он увидел у нее на ладони скарабея. Крошечный, из голубой и красной перегородчатой эмали, он держал в когтях диск из чистого золота. Сетис увидел его только на миг, потом она сжала кулак и подошла ближе.
— Это наш символ. Мантора считает забавным пользоваться в своих целях священным божественным символом. Ее это не пугает. Скарабей летает между нею, мной и Ингельдом, перенося ее слова. Поверь мне, Сетис. Думаешь, я зря потеряла два месяца, прячась на Острове? — Она рассмеялась, но смех ее был неровным. Подошла к балюстраде и оперлась на кулаки. — Или в темницах Аргелина? Думаешь, я глупа?
— Ничуть, — пробормотал он.
— Думаешь, думаешь. Безмозглая пустышка Крисса. Но я не глупа, Сетис, совсем не глупа. — Она искоса поглядела на него, растянула в улыбке накрашенные губы.
— Я пошла туда, где мне ничего не грозило. Мантора приходится мне тетей. Именно она устроила меня в жрицы, ты удивишься, узнав, сколько влиятельных людей ходит в друзьях у гетеры.
Она замолкла, вгляделась в него. Сетис понимал, что вид у него побежденный. Плечи поникли; он постарался побыстрей взять себя в руки, но она все же заметила его растерянность. Он огорченно покачал головой.
— Моя сестра…
— О, да. Она хорошенькая. Надеюсь, ей понравилась игрушка, которую ты ей подарил. Но с ними ничего не случится. — Она подошла еще на шаг. — Если только…
— Сетис! — послышался хриплый голос Лиса. — Спускайся сюда!
Крисса отскочила.
— Никому ничего не рассказывай! — торопливо предупредила она. — Если скажешь хоть слово Шакалу, твоему отцу конец.
И в тот же миг, как будто сотворенный ее словами, с небес свалился громадный огненный шар и взорвался со страшным грохотом, мгновенно выкачав воздух у него из легких. Крисса взвизгнула. Ее швырнуло на Сетиса. Крыша разлетелась на тысячи пылающих обломков. Сетис упал. Мир вокруг него потемнел и накренился, потом опрокинулся, обрушившись на него тысячеголосым ревом отчаяния, криками боли, треском пламени.
