Со все еще мокрыми щеками она снова подумала о письме.
«Но теперь она знает немного больше о жизни и не откажется получить то, что ей предложит жизнь».
Но она боялась. «Учитывая то, — сказала она себе, — что жизнь мне ничего не предложила».
Адам выполнил свои обязательства по отношению к ней. И больше не предложил ничего.
Кроме маленького проблеска в ее душе. И в его. Как это он хотел жениться на ней с двенадцати лет?
Прошел час, а сна все не было. Она подложила дров и слышала, как Адам то насвистывает «Джингл Белз», то ругается.
Прошел еще час, она то засыпала, то просыпалась.
Когда она снова проснулась, он стоял в дверях, потирая руки и дуя на них. Она видела, что он дрожал, а потом услышала, как дождь барабанит по крыше.
— Удалось починить? — спросила она сонно.
— Нет.
Он подошел, посмотрел на нее и улыбнулся.
У него была полоска грязи на щеке, а в улыбке было что-то такое близкое и беззащитное, что ей казалось — она будет согревать ее всегда.
— Ложись в постель, Адам, — сказала она. — Мы обдумаем это утром.
Он зевнул и огляделся.
— В постель? Ты имеешь в виду, с тобой?
Она рассмеялась.
— Это единственное одеяло. И единственный огонь. А ты замерз.
— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь… — прорычал Адам.
— Я собираюсь спать, — резко сказала она ему. — И ты тоже.
Он посмотрел на нее.
Ее сердце колотилось. Она действительно играла с огнем. Часть ее хотела этого. Измучить его. Чтобы он потерял контроль над собой. Владеть им физически. Но даже тогда, когда часть ее так сильно хотела этого, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет, разум говорил «нет». Что она никогда не получит Адама таким способом. Физическое обладание никогда не удовлетворит ту часть ее души, которая страстно желала обладать им полностью.
Ту часть ее, которая хотела обладать им с тех пор, когда ей было двенадцать лет.
Она закрыла глаза. Не видеть этот соблазн. Вот он стоит около нее, такой сильный, такой уверенный, такой высокий, такой мужественный.
Он куда-то ушел, и она услышала звук льющейся воды.
А затем он вернулся, с обнаженным торсом, в потертых джинсах, облегавших мускулистые ноги.
Она боролась с искушением попросить его снять все это.
Он откинул одеяло и нырнул под него.
Она чувствовала тепло его кожи, хотя он даже не дотрагивался до нее. От него пахло дождем и машинным маслом, и это опьяняло.
Его грудь была шире, чем она помнила, каждый мускул отчетливо выделялся. В отблесках пламени его кожа казалась бронзовой, и ей так хотелось дотронуться до нее. Она стиснула кулаки, чтобы не поддаться искушению.
— Что с мотоциклом? — прошептала она.
— Да кто его знает!
Его голос был хриплый, и она знала, что он хочет коснуться ее, но чувство, что ей не завладеть им навсегда, останавливало ее, заставляло терпеть.
— Когда начался дождь? — спросила она, пытаясь поддерживать обычную беседу, которая заставит ее рассудок победить гормоны, игравшие в ней.
— Около часа назад.
Лаконично. Нейтрально.
Она сомневалась, что будет достаточно слов, но она должна была сказать их.
— Адам…
— Да?
— Прости меня. Прости, что я сделала тебе больно…
Она старалась не смотреть на него. И старалась не нарушать возникшую тишину потоком ненужных слов, которые приходили ей в голову.
— Ты поступила правильно. — Его голос охрип. — И выбрала правильного парня.
— Прости, я обвинила тебя в том, что ты сделал это импульсивно, обвинила, будто у тебя был какой-то свой мотив. Мне очень жаль. Я зря предположила, что ты планировал закончить все это вечером в мотеле. Ты ни разу не проявил ко мне неуважение за все то время, что я тебя знала.
Тишина.
Она глубоко вздохнула и закончила прерывающимся голосом:
— Это было настоящим благословением — быть любимой двумя такими замечательными мужчинами, как вы.
— Тори, не говори ничего…
Она сделала бы многое, чтобы избавить Адама от невыносимой боли, которую ощущала в его голосе, но она знала, что это не в ее силах.
Они лежали рядом, изо всех сил сдерживаясь, не касаясь друг друга.
Она знала, что все это — пускание змея, смех, дуракаваляние — было ради именно нынешнего момента.
Момента, когда можно было построить мост, ведущий к любви, которая по прихоти судьбы пошла не той дорогой.
В темноте она чувствовала, как Адам напряжен. А потом вздохнул.
— Иди ко мне, — скомандовал он мягко.
И она тут же подчинилась. Она прижалась к нему, вцепилась, как будто он был спасительным плотом в бушующем море, или могучим дубом, неподвластным порывам ветра, или твердой скалой в зыбучих песках.
Он не пытался поцеловать ее, лишь крепко прижимал к своему телу. Такому горячему, мускулистому, прекрасному. И если бы он только позволил, она бы исследовала каждый его сантиметр… Но он не сделал этого.
Внезапно его напряжение как будто исчезло. Он задышал глубоко и спокойно, поцеловал ее в макушку, а потом заснул.
Утром, когда она проснулась, место рядом с ней было пусто. В окно врывался солнечный свет, огонь в печке давно погас. Она вдохнула запах кофе и, услышав ровный звук мотора, снова закрыла глаза, не решаясь возвращаться к действительности.
Адам уставился на мотоцикл, озадаченный. Вчера, когда он пытался завести его под проливным дождем, абсолютно ничего не получилось. Он сдался и пошел в дом. А теперь, без малейших усилий с его стороны, большая машина гудела под ним, как будто никогда ничего и не ломалось.
Он выключил мотор и завел мотоцикл снова. Все было в порядке.
Он покачал головой. Все это ненормально. Машина сбивала его с толку, но его эмоции — нет.
Что-то очень важное случилось этой ночью.
Он вошел. Она спала на матрасе около огня. Он остановился и смотрел на ее лицо, озаренное пламенем, оно снова казалось юным. Как будто в ее жизни никогда не было трагедии. Значит, его миссия была успешной?
Он не пришел в восторг, услышав ее предложение спать с ней рядом. На одном матрасе и под одним одеялом. Секс, естественный между мужчиной и женщиной их возраста, при этом исключался. Любой другой на его месте решил бы, что это наилучший способ снять напряжение и согреться. Но он представил себе, как она выглядела бы обнаженной, и сразу согрелся.
Адам пошел в ванную и умылся.
