В том человеке, которого описывал Броди, я пыталась узнать того, кого лично знала все эти годы.
— И когда все изменилось?
Он не ответил, продолжая молча жевать третий бублик.
— Броди?
— Когда родился Джонни.
Я не уловила связи.
— Не поняла.
Он доел бублик, отряхнул руку о джинсы, посмотрел мне в глаза и пояснил:
— Я почувствовал ревность. Вы выглядели такими счастливыми, когда возились с этим маленьким комочком. Я же в то время пребывал в ужасном настроении…
— Ты вел себя как обычно.
— Ты просто не замечала. Подержав на руках Джонни, я возвращался домой, чувствуя безумную тоску от того, что в моей жизни нет ничего подобного. И в тот момент осознал: нет есть.
— Но Джой тогда уже исполнилось семь лет.
— Да. Время пеленок и слюнявчиков прошло. Она могла уже самостоятельно помыться и заплести себе косички. И уже не боялась меня так сильно.
И тут меня осенило:
— И именно тогда ты отвез ее в Диснейленд?
— Мне хотелось сделать для нее что-то необычное, чтобы расположить к себе. Она ведь едва знала меня. И ты помнишь, как я вышел из положения? Сначала Диснейленд, потом Хёрши-парк, затем Большой Каньон и Йеллоустон. Мы гораздо проще находили общий язык, когда увлекались чем-то еще, помимо друг друга. Ей исполнилось девять, как Джонни сейчас, когда я наконец нашел в себе достаточно мужества, чтобы проводить с ней больше времени.
— Кто бы мог подумать, — протянула я. — С моими детьми ты прекрасно ладил с самого их рождения. Я даже помню, как ты пару раз менял им пеленки и даже купал их.
— С твоими детьми все происходило иначе. Тут от меня никто не ждал определенных поступков. Никто не просил меня что-то сделать. Никто не пытался меня использовать или манипулировать мной, как обычно делала Мери Энн. Знаешь, если бы я отгородился от твоих детей, я упустил бы в жизни что-то очень важное. Я очень дорожу Кикит и Джонни… Как и тобой.
Я поперхнулась. Мне потребовалась минута, чтобы перевести дух, и еще минута, чтобы вытереть подбородок. А затем я горестно проговорила:
— Ты не должен говорить мне подобных вещей!
Броди пожал плечами, но огонь в его глазах не погас.
Я отвела взгляд, взяла чашку с кофе и сделала пару маленьких глотков. Потом начала кончиком мизинца сгребать в кучку крошки от бублика. Я смотрела куда угодно — на упаковку вегетарианского сыра, на пластиковый ножик, на использованные пакетики из-под кофе, — но только не на Броди.
— Думаешь, Дэнис знает? — спросил он.
— Но ты ведь не делал ничего предосудительного.
— Я виноват в том, что произошло.
Я подняла на него глаза.
— Нет, ты тут ни при чем. Дэниса уже давно раздражал наш брак.
— А тебя?
Я все еще не смогла найти ответ на этот вопрос. И только начинала анализировать свои чувства и эмоции. Я размышляла вслух:
— Неосознанно. Я так сильно мечтала об идеальном браке, что цеплялась за любые положительные моменты и оправдывала негативные. Сейчас я начинаю думать, что мне уже давно надо было перестать обманывать саму себя. И более реалистично смотреть на вещи. На свете нет идеальных браков. И где она, та золотая середина? Когда в отношениях появляется больше плохого, чем хорошего? И когда наступает пора остановиться? Дэнис подошел к этому моменту раньше меня.
— Ясно, — проговорил Броди. Он приподнялся на стуле, сунул руку в задний карман джинсов и достал оттуда сложенный газетный лист.
Я развернула его и прочитала короткий заголовок: «Дэнис Рафаэль и Фиби Лау танцуют на праздновании, посвященном коллегии адвокатов, которое состоялось в пятницу вечером». Если судить по их улыбкам, запечатленным на фото, они прекрасно провели там время.
У Дэниса была великолепная улыбка, которая заставляла бы любую женщину чувствовать себя королевой. Когда-то он и мне улыбался так же, как Фиби.
Я вертела газетную вырезку в руках, разглядывая фотографию.
Почему же я не удивляюсь? Я испытывала скорее не удивление, а боль. Сильную боль.
— Это из колонки Хилари. Фотография может означать что угодно.
Я снова сложила газету, и это немного приглушило боль.
— Думаю, между ними существуют какие-то отношения. Я хочу сказать, серьезные отношения. Когда я шутливо намекнула ему на это, он даже не пытался отрицать.
— И после этого он обвиняет тебя?
— Он сказал, что после разрыва все иначе.
— Ну, тут он прав, — многозначительно заметил Броди, снова вернув наш разговор к тому, с чего он начинался.
Я смотрела на его родное лицо — теплые карие глаза за тонкой оправой очков, веснушки на носу, заметные только при ярком дневном свете, мужественную линию подбородка, пухлую нижнюю губу. Я никогда не касалась его лица так, как это сделала бы любовница — ни пальцами, ни губами. Но ведь на свете существовало множество вариантов любви.
Я любила Дэниса, потому что он был моим мужем и являлся неотъемлемой частью брака. В Броди же я любила личность.
Я уважала Броди, нуждалась в его обществе, полагалась на его мнение. Испытывала ли я к нему более сильные чувства, чем к Дэнису? Казалась ли я ему более привлекательной, чем Дэнису?
И почему я не замечала всего этого раньше?
— Мне нужно время, Броди. Если я совершу что-либо, даже отдаленно напоминающее дурной поступок, я потеряю детей.
— Но ты ведь понимаешь, что тут действует двойной стандарт, не правда ли?
Я махнула рукой.
— Как будто это новость?! Каждая женщина знает об этом.
Выйдя из-за стола, я подошла к креслу, над которым работала, и снова начала разглядывать сложенную газетную вырезку — фотографию моего мужа и его любовницы, его предполагаемой любовницы. Я еще не была готова признать это как свершившийся факт, не была готова понять, что Дэнис бросил меня так быстро. Я не могла смириться с тем, что меня променяли на молодую и смазливую девчонку. Всего лишь фотография. Точно такая же, как и та, на которой обнимались мы с Броди.
Двойной стандарт. Несправедливо.
Я сунула фотографию Дэниса и Фиби в карман.
— Итак, что нам остается делать? Если мы хотим преуспеть в этой системе, нам нужно к ней приспособиться. И я пытаюсь это делать, Броди. Пытаюсь.
Он встал и подошел ко мне.
— И, возможно, ты тратишь на это гораздо больше сил, чем следовало бы.
Я не была уверена, что поняла его правильно. Я только чувствовала: чем ближе он подходил ко мне, тем сильнее все напрягалось внутри меня.
Броди остановился на расстоянии вытянутой руки, засунув пальцы в задние карманы джинсов.
