Я уложила сына в постель и дала ему несколько кусочков льда. Он все еще оставался бледным как привидение, но жар спал. Я начала растирать ему спину и тихо замурлыкала его любимую мелодию «Let it be», а затем стала перебирать все песни, которые он так любил. Джонни задремал, потом проснулся, потом опять задремал и опять проснулся.
Он так явно боролся со сном, что я попросила его:
— Засыпай.
— А что, если мне опять станет плохо?
— А ты чувствуешь, что это может повториться?
— Нет, но вдруг?
— Рядом с тобой стоит ведерко, — я указала на него рукой. — И я тоже тут. Я помогу тебе.
— Ты останешься? — прямо спросил он, и я поняла, что именно по этой причине Джонни не хотел засыпать. Он боялся, что, проснувшись, уже не увидит меня рядом.
— Я посижу тут. Мне нравится смотреть на тебя.
Это его успокоило, и он закрыл глаза. Я дождалась, пока сын крепко заснет, и вышла из комнаты.
Я стояла в прачечной, перекладывала простыни из стиральной машины в сушилку, когда Дэнис показался в дверях.
— Он все испачкал.
Моим первым привычным побуждением было посочувствовать ему: бедный Дэнис, весь в рвоте, дежурил у постели сына, мне так жаль, однако на смену сочувствию мгновенно пришла злоба.
— Он не специально.
— Знаю. Но я не мог попросить мать прийти. Ей уже семьдесят пять.
Его заявление настолько ошеломило меня, что на какое-то время я застыла с опущенными руками, а затем потянулась за очередной простыней.
— Ты мог бы и сам со всем справиться. Для того чтобы убрать за больным ребенком, не требуется ученая степень.
Я сунула простыню в сушилку.
— Но ведь все прекрасно разрешилось.
Я ничего не сказала. Просто не могла найти ответа, который не прозвучал бы фальшиво. Грустно, но еще не так давно я вообще не задумывалась о фальши и лицемерии. Я бы без всякой задней мысли дала Дэнису самую легкую работу, а сама бы выполнила всю тяжелую, просто потому, что надо же было ее кому-нибудь выполнять, а я знала, как это делать. Я мать. И вся грязная работа лежала на мне.
А теперь на Дэнисе. Но почему же я опять занималась стиркой?
Я разглядывала гору выстиранных простыней.
— А что бы ты сделал, если бы не застал меня дома?
— Позвонил бы Броди, — ответил он.
Я пропустила это замечание мимо ушей.
— А если бы и там меня не оказалось?
— Все сделал сам. Я не беспомощный. Возможно, тебе сложно в это поверить, но мы прекрасно справляемся тут без тебя.
Я выразительно скользнула взглядом по только что выстиранному и сложенному белью.
Дэнис воскликнул:
— Тебя никто не просил этого делать! Никто вообще ни о чем тебя не просил. Ты закатила мне скандал, когда я не сообщил тебе о приступе Кикит, и в этот раз я решил быть хорошим мальчиком и предупредить тебя о болезни Джонни.
У меня отвисла челюсть.
— Ты решил быть хорошим мальчиком? Да брось, Дэнис. Ты просто не знал, что делать. И в панике вызвал меня.
— Тебе придется много сил потратить, чтобы доказать это. Более того, если ты попытаешься, сделать это, все подумают, что ты бесишься из-за того, что тебя побеспокоили сегодня ночью. Это не добавит тебе очков. Ты не выиграешь!
— Выиграю, — отрезала я, почувствовав внутри огромную усталость. Прислонившись к стиральной машине, я схватилась пальцами за ее край и посмотрела на Дэниса. Он оставался тем же мужчиной, за которого я выходила замуж, — с тем же взглядом, тем же острым языком, тем же характером. Но что-то изменилось. Передо мной стоял чужой человек. Я уже задумывалась об этом и раньше. Интересно, в какой момент он так изменился? Хоть убей, я не знала.
— Когда это ушло из нашей жизни?
— Что ушло?
— То, что объединяло нас. То, что делало наш брак крепким.
— Наш брак никогда не был крепким на самом деле.
— Был. В самом начале.
— Нас просто привлекала новизна. Молодости свойственны подобные заблуждения.
— Тебе исполнилось двадцать восемь, мне — двадцать пять, — возразила я. — Мы уже не были желторотыми юнцами. Мы целых три года просто встречались, прежде чем осознанно пришли к этому решению. И ты казался счастливым. До тех пор, пока не устроил это великолепное шоу. Я даже не могла предположить, что ты способен на такое. А если ты никогда не был со мной счастлив, то зачем вообще женился? Или все твои романтические жесты одна сплошная ложь?
— Нет.
— Но в таком случае, что же ты видел во мне тогда, чего не видишь сейчас? — Я все еще оставалась стройной и симпатичной. И если судить по реакции Броди, во мне по-прежнему сверкали искры сексуальности.
— Покорность, — ответил Дэнис. — Ты была более покорной и доступной.
— Я и сейчас доступна.
— Сейчас ты слишком высокомерна и самоуверенна.
Высокомерна? Я никогда не была высокомерной.
— Я сейчас более уверена в себе, но отнюдь не высокомерна. А что еще?
— Тогда ты жила для меня, была готова ради меня на все. Но ситуация изменилась, когда родились дети, и ты открыла свое дело. Ты стала уделять другим гораздо больше внимания, чем мне. Твои привязанности изменились.
— Они не изменились. Просто расширились. В моей жизни появилось больше людей, которые требовали заботы.
— Изменились.
— Ты единственный человек, кто изменил свои привязанности, — возразила я, безумно устав от его несправедливых обвинений. — Твое отношение ко мне внезапно стало иным. Ты отправился к адвокату, потом к судье с рассказами, в которых нет ни слова правды. Господи Боже, да я такого могла бы порассказать о тебе! Если из-за каких-то недостатков в характере можно раздуть целое дело, я бы тоже могла внести свою лепту, обнародовав историю с женой твоего босса. Но я порядочный человек. И никому никогда даже не намекала на это.
— Броди все известно.
— Потому что ты сам рассказал ему. Но, к сожалению, он тоже привык держать рот на замке.
— Вы с ним два сапога пара, — насмешливо заметил Дэнис, чем вызвал во мне новый прилив бешенства.
— Да, черт возьми, два сапога пара! Мы никогда не позволяли себе обсуждать это. И даже если бы он подозревал, что ты утаил половину правды, он бы словом не намекнул на это. Возможно, Броди ничего не хотел знать. А возможно, не хотела я. Итак, кто из нас верный супруг? Подумай об этом, Дэнис, — испытывая острое отвращение ко всему происходящему, я со всей силой захлопнула дверцу стиральной машины и нажала на пуск.
— Ты рассказала своему адвокату?
