— Ты сам-то понимаешь, чего хочешь?
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Потому что не хочу, чтобы ты зря страдал, — просто зал Дэвид. — У тебя и сейчас в мозгах бог знает какой сумбур, а выйдешь на волю — голова кругом пойдет. Короче говоря, первое время после освобождения тебе будет трудно. По-друтому, правда, чем здесь, — но трудно. Так что лишние сложности тебе ни к чему.
— И как я только об этом не догадался?
Прежде чем закрыть портфель и защелкнуть замюи, Дэвид некоторое время изучал взглядом лицо приятеля. Потом сказазл:
— Так ты, значит, обо всем уже подумал? И решение, наверное принял? Отлично. Только не говори потом, что тебя не предупреждал.
— Не забудь прислать мне книги, ладно?
— Разумеется, пришлю, дружище. — Дэвид стиснул руку Дерека в своей и сильно тряхнул. — Только будь осторожен — очень тебя прошу!
Быть осторожным — означало видеть злоумышленника чуть ли нe в каждом обитателе тюрьмы. Второе основное правило тюремной жизни после «двое дерутся, третгий не лезь» гласило: «Не подставляй врагу спину». Это треебованло предельной концентрации внимания, поскольку ни Дерек, ни его адвокат не знали точно, кто именно может нанести предательский удар.
К сожалению, с концентрацией внимания у Дерева были определенные сложности. Его мысли блуждали в основном вокруг прекрасного, но оттого не менее загадочного образа Сабрины Стоун; Дерек пытался понять, почему она и словом не обмолвилась о намечающемся разводе. Прежде, Дерек тешил себя надеждой, что сознание женщины для него — открытая книга, но проникнуть в мысли Сабрины ему не удавалось. Дерек решил, что все дело в отсутствии практики; на самом же деле он просто боялся прийти не к самым лестным для себя выводам.
Жизненный путь Дерека был вымощен осколками разбитых надежд и иллюзий. Он боготворил своего отца, но папаша так часто демонстрировал ему демонические стороны своей натуры, никак не вязавшиеся с образом благородного человека, который мальчик создал в своем воображении, что он разуверился в людях. Мать его была мечтательным существом и вечно говорила о возвышенном. Но она не умела воплощать мечты в реальность, а слова, как со временем убедился Дерек, стоили недорого.
По этой причине он не придавал большого значения словам и обещаниям и верил только одному человеку на свете — самому себе. Он стал настоящим экспертом по части выживания в одиночку, что не раз его выручало, когда он карабкался вверх по общественной лестнице.
Выяснилось, однако, что постепенно и незаметно для себя он стал рассчитывать на слова Сабрины и полагаться на ее прямоту. Мысль о том, что он, возможно, напрасно ей доверился, была для него нестерпима. Он мрачнел, настроение у него портилось, а это далеко не лучшим образом сказывалось на его наблюдательности и способности реагировать на окружающее.
Расплата не заставила себя долго ждать. Когда в понедельник вечером он возвращался после обеда в свою камеру, на него напали и затащили в укромный уголок, куда почти не попадал свет.
На этот раз никто на его жизнь не покушался и бритвами перед его носом не размахивал. Избиение вообще не имело никакого отношения к Гриру — так, во всяком случае, он про себя решил. Били за то, что он по рассеянности, которая в последнее время стала за ним замечаться, уселся в столовой за стол самых крутых в тюрьме парней, отнюдь его общества не жаждавших.
Первым побуждением Дерека было как следует накостылять своим противникам, но он сдержался. Стоило ему всть в воинственный раж, громко выругаться и начать направо и налево раздавать удары, как это неминуемо привлекло бы внимание охранников, которые, не разбились, кто прав, кто виноват, водворили бы его вместе с нападающими в карцер. Если бы это случилось и было занесено в его личное дело, дисциплинарная комиссия обязательно взяла бы это на заметку. До сих пор Дерек был на хорошем счету, и на его совести никаких грехов, за исключением разового заключения в карцер, не числилось. Мгновенно все это взвесив, Дерек решил ограничиться обороной. Прикрыв руками наиболее уязвимые участки тела, он, стараясь не стонать, терпеливо сносил удары, а также обрушившиеся на него оскорбления, в которых поминались недобрым словом не только все его родственники до седьмого колена, но даже его прежняя работа и темнокожий адвокат Дэвид Коттрел.
Нельзя сказать, чтобы Дерек преуспел в своей оборонительной тактике: когда нападавшие оставили его наконец в покое, у него страшно болело все тело, а перед глазами плывались темные круги. Сжав зубы, Дерек, стараясь держаться прямо, добрел до своей камеры и рухнул на койку. Пролежав без движения примерно час, он снова поднялся на ноги и, превозмогая боль, двинулся по коридору в ванную комнату. Никто не видел его покрытого запекшейся кровью, искаженного от боли лица, не замечал тяжелой, неуверенной походки. Заключенные в это время смотрели по телевизору бейсбол; кроме того, Дерек был для большинства местных обитателей все равно что пустое место.
Включив воду, он, не раздеваясь, стоял под душем до тех пор, пока боль не стала постепенно отступать. Тогда Дерек сделал попытку определить нанесенный ему урон. У него распухли и болели левый глаз и нижняя губа; переносица, по счастью, сломана не была, да и кровотечение носа прекратилось. Болели ребра; Дерек решил, что у него сильный ушиб, а возможно, и перелом, но с этим можно было еще примириться. Куда хуже было другое: отчаянно болел живот, но выяснить, что было источником этой боли — то ли сильный ушиб мышечной ткани, то ли травма внутренних органов, не представлялось возможным. Обращаться в санчасть Дерек не хотел.
Продолжая испытывать сильную боль в животе, Дерек вернулся в камеру, где его стошнило. Ему стало совсем плохо; он вытянулся на койке и стал дожидаться прихода смерти.
Смерть, однако, не пришла к нему ни ночью, ни утром. Когда же солнце стало клониться к закату, к нему вместо старухи с косой явилась Сабрина.
Дерек, признаться, куда лучше подготовился к приходу смерти.
Появление Сабрины стало для него полной неожиданностью. Прежде всего, на дворе был не четверг, а вторник, ну а кроме того, на прошлой неделе она ушла от него с таким рассерженным видом, что он стал невольно задаваться вопросом, уж не последний ли это ее визит в Парксвилл. Более того, Дерек сам еще до конца не решил, хочет ли он ее видеть. Он продолжал на нее злиться за то, что она не была с ним в достаточной степени откровенной, и даже винил ее за свой собственный промах в столовой, стоивший ему весьма болезненных побоев. Из-за побоев, кстати, он не хотел, чтобы она его видела, поскольку выглядел ужасно.
— Ну так как? — обратился к нему надзиратель, сообщивший о приезде Сабрины. — Ты выйдешь к ней? Она ждет тебя во дворе.
Дерек не был уверен, что ему удастся подняться с койки даже при большом желании. Чудовищным усилием воли он заставил себя выполнить дневное задание, но именно работа в прачечной окончательно его доконала. У него даже не было сил сходить в столовую, и он со вчерашнего дня ничего не ел. Сама мысль о том, что ему придется двигаться, не вызывала у него ничего, кроме ужаса.
