– В последний раз… мы говорили по сотовому вчера во второй половине дня. У Лильки была назначена встреча с паном комиссаром. И она не пришла? – Женщина и в самом деле была удивлена.
– Вчера – да, но она должна была прийти и сегодня утром, – ответил Зацепка.
– Ну тогда я не знаю, что случилось. – Габриэла медленно цедила слова, словно сама была одним из тех детей-аутистов, которыми занималась.
– Вы можете ей позвонить?
– Только схожу за сотовым, – согласилась она.
– Идемте вместе, – предложил он, опасаясь, что она может предупредить сестру.
Мобильник Лилианы не отвечал.
– Я пошлю ей эсэмэску…
Зацепка минуту размышлял, после чего сказал:
– Пани Габриэла, у вашей сестры проблемы, пожалуйста, доверьтесь мне и не делайте ничего, что может усугубить положение.
– Какие проблемы? – встревожилась она.
– Такие же, как и у всей вашей семьи, как у вашей матери, которая находится под арестом!
Габриэла Сворович молчала.
– Я предполагаю, что ваша сестра забаррикадировалась в квартире на улице Фрета и никого не впустит, не будет отвечать на звонки, и на ваши тоже. Я мог бы применить силу, но предпочитаю этого не делать. Вы поверите мне и дадите ключи от той квартиры? Наверняка у вас есть запасные.
Она ответила не сразу:
– У меня есть ключи.
На обратном пути в Варшаву Зацепку одолевали разные мысли, его последние действия были непонятны ему самому. Он мог поплатиться за них выговором или даже чем-то похуже – увольнением с работы. И это сейчас, когда все службы, включая также полицию, находятся под неусыпным контролем. Если он поедет с ключами на улицу Фрета и войдет в квартиру, то может оказаться, что с этой минуты он зашагает по тонкому льду. Разве не лучше отступить? Есть ведь и другие способы заставить заговорить свидетеля. Может, все-таки послать сотрудника с повторной повесткой? Но дело в том, что речь шла вовсе не о проводимом расследовании, комиссару необходимо было немедленно увидеть свидетеля. И он прекрасно понимал, что пойдет в квартиру на улицу Фрета, даже если это для него плохо закончится.
В квартире было темно. Он споткнулся обо что-то, прежде чем зажег свет. Напротив него было высокое зеркало с тумбочкой, на которой стоял алебастровый бюст дамы в изящном кружевном чепчике. Статуэтка свидетельствовала о большом искусстве мастера. Налево – дверь в гостиную, соединявшуюся с кухней, а прямо, по-видимому, в спальню. Он начал с гостиной. Лилиану он нашел в спальне, в углу между кроватью и ночным столиком.
Он вытащил ее оттуда и посадил в кресло. Она была очень бледной, губы дрожали.
– От кого ты прячешься? От меня? – спросил он мягко.
Лилиана не ответила, смотрела на него испуганным взглядом.
– Идем на кухню, я сделаю чай, и мы поговорим.
Она не двигалась, поэтому он пошел туда один. Включил электрический чайник и с радостью отметил, что здесь есть подходящая посуда для заваривания его любимого напитка – глиняный чайничек. Чай тоже был хороших сортов.
«Приличный дом», – мелькнула у него в голове мысль.
Спустя какое-то время Лилиана все-таки пришла на кухню, они сели друг против друга за большой дубовый стол с лакированной столешницей. Зацепка поискал глазами подставки под чашки.
«Здесь все на своем месте, – констатировал он, – только свою жизнь они поставили с ног на голову…»
– Почему ты не пришла, как мы договаривались?
– Потому что… я простудилась, – ответила женщина, отводя взгляд.
– Ты ела что-нибудь сегодня? Может, сделать тебе бутерброд?
– Достаточно чая.
– Мы можем продолжить?
Лилиана кивнула. Зацепка включил диктофон.
(магнитофонная запись)
Этот процесс о возврате имущества мамы и дома… мы были уверены, что выиграем… Из года в год мы слышали о трудностях, какие переживает юридическая консультация Ежи Барана… он устраивал маме сцены, когда она покупала ему обувь… при его весе каблуки долго не выдерживали, их надо было чинить, но ботинки уже выглядели поношенными… Ежи жаловался, что мама транжирит деньги. Мама отвечала на это, что ведь они не бедные, а он возражал: «Ты не бедная, а я еще да, юридическая консультация пока только набирает обороты…» Дело в том, что у него был неограниченный доступ к маминым счетам, а у нее к счету его конторы – нет, но он ее уверял, что этот счет по-прежнему пуст… Кроме того, мама, вместо того чтобы просто оформить на него доверенность, сделала его совладельцем, поэтому выходило, что Баран брал не ее деньги, а свои! Единственная надежда – доказать, что это не могли быть его деньги, потому что он их не зарабатывал.
Первый удар мы получили, когда суд отклонил прошение о запрете продажи дома в Брвинове; и, к сожалению, это поддержал апелляционный суд, не видя оснований для признания притязаний истицы, то есть мамы. Может, наш адвокат немного поторопился, потому что Баран, несмотря на то что суд его обязал, медлил с предоставлением своих налоговых деклараций. Но мы боялись, что если он начнет проигрывать, то попросту продаст Брвинов…
– Давай перейдем на диван, там будет удобнее, – предложил комиссар.
Это был кожаный угловой диван темно-зеленого цвета, а рядом – круглый столик, тоже покрытый зеленой кожей. Они поставили на него чашки с чаем.
– Это тот самый диван – ложе страданий твоей мамы? – спросил он.
– Тот самый. – Лилиана слегка улыбнулась.
Она была уже не такая бледная, как тогда, когда он вошел в квартиру и застал ее забившейся в угол спальни.
– Прежде пан Б. постоянно лежал на нем, мама специально для него купила этот «аэродром»…
(магнитофонная запись)
Мамина мебель, любимый ею антиквариат, безделушки, которые она собирала годами, это отдельная история. Потому что, когда мама покидала брвиновский дом, мебель, конечно, осталась там. Баран великодушно объявил, что мама может забрать свои вещи, но он хочет присутствовать при этом… Она согласилась, попросила только, чтобы Габи вместо нее занималась переездом, потому что для мамы это было слишком унизительно. Сестра позвонила мне, а я просто пришла в бешенство. Пан Б. будет наблюдать, как бы мама случайно не унесла присвоенного им столового серебра?! Я помню его священное негодование, когда люди, которые купили Карвенские Болота, появились до окончания переезда.
«Не могли подождать, пока мы отдадим им ключи? Оно и видно, что солома из ботинок торчит!» – возмущался он.
В Лондоне я пошла к юристу, но он не очень разбирался в польских законах, поэтому я сразу же отправила Габи в адвокатскую контору. Она вернулась с новостью, что мебель рассматривается как собственность того лица, которому принадлежит дом, и надо доказать в суде, что ты имеешь на нее право.
«Тогда устраиваем набег!» – решила я.
