Ее нельзя было назвать ни красавицей, ни даже хорошенькой, но тем не менее у нее было выразительное лицо правильной формы, нежная бархатистая кожа, яркие серые глаза, а ее волосы необычного рыжевато-золотистого оттенка спадали каскадом крупных кудрей. Ее изящные руки с длинными пальцами лежали одна на другой на коленях на черном шелковом платье.
Он возжелал эту женщину с того самого момента, когда отец впервые привел ее в их дом. Поражаясь сейчас ее хладнокровию и самообладанию, он вспомнил, как однажды ночью в саду она превратилась в мегеру, когда Доменико решил показать ей свои чувства.
— Не трогай меня! — пронзительно закричала она на безукоризненном итальянском и задрожала. — Я жена твоего отца! Я люблю его!
Доменико не сильно на нее разозлился, его гордость и самомнение не были сильно оскорблены, он даже засмеялся. Старый Стефано никогда не считался привлекательным мужчиной, а его старший сын был красавчиком. Теперь, на склоне лет, отец превратился в толстого уродливого старика, напоминающего демона, с красным лицом, нависшими веками, из-за которых почти не было видно глаз, и с огромным круглым животом, похожим на бочку. Но между Стефано и Люси было взаимопонимание и согласие, а у девушки появилась особая привязанность и любовь к мужу. Стефано всегда дорого одевал ее, дарил драгоценности, Люси часто сопровождала старика на светских раутах, отдавая дань уважения и почтения его мужественности и зредому возрасту. Позже, когда он заболел, она могла просто поручить его сиделкам, но вместо этого сама заботилась о нем как о гаденьком ребенке, ночи напролет просиживая у его постели. Когда он умер, она упала на колени около кровати, прижала его руку с разбухшими венами к своей щеке и зарыдала, а после, когда вся его семья вздохнула с облегчением — наконец-то все закончилось! — Люси продолжала стоять рядом с ним, в полном одиночестве оплакивая потерю любимого человека…
— Подойди к ней, Доменико.
Шепот жены прервал его мысли, и он понял, что, очевидно, задумался. Доменико осознал, что завещание о наследстве было прочитано до конца. Он поднялся со стула, высокий, статный, аккуратный мужчина, который, должно быть, очень гордился своей внешностью, и после вежливого учтивого кивка адвокату он взял Люси под руку, тем самым подняв ее с кресла, на котором она сидела. Она сделала шаг, ее юбка зашуршала, все присутствующие в комнате поднялись, выражая ей свое уважение. Это был последний раз, когда им нужно было выразить свою учтивость, ведь теперь все в прошлом, каждый мог себе позволить быть благородным напоследок, ведь они были включены в завещание отца, в отличие от нее. Они поклонились ей, женщины сделали реверанс, в то время как Доменико выводил ее из комнаты. Те, кому она нравилась и кто хорошо к ней относился, немного улыбнулись ей вслед, другие же не могли скрыть своего счастья и удовлетворения, что ничего, принадлежащего семье Ди Кастеллони, не досталось чужому человеку.
Доменико вел Люси по длинному коридору, окна которого выхолили на пышные сады, ряды миндальных деревьев, высокие сосны, достигавшие красно-коричневой крыши дома. Только когда они дошли до ее спальной комнаты, он расцепил пальцы и убрал руку.
— Тебе необходимо немного времени, чтобы успокоиться, собраться с мыслями, настроиться и начать новый этап твоей жизни, — сказал он милостиво, но властно, таким образом демонстративно показывая свое новое к ней отношение. — Ты, конечно, можешь спуститься и поужинать со всей семьей, когда придет время. Да, недолго ты занимала место за столом, предназначенное для жены отца, хозяйки дома.
Она продолжала стоять на том же месте, где он отпустил ее руку, как раз посреди просторной комнаты с мраморными колоннами и позолоченной мебелью. Она стояла сбоку от него, но ее взгляд был направлен не на Доменико, она смотрела на стеклянные двери, которые вели на балкон.
— Я уже давно решила, что буду делать, когда наступит этот день, — тихо произнесла она.
— Правда? — переспросил он несдержанно, в его голосе послышалось возмущение. Его недовольство означало лишь одно: то, что он хотел сделать так, как намеревался, а именно — подчинить ее своей воле.
Она повернулась к нему лицом, оно сияло.
— Я еду домой.
Сначала он подумал, что Люси имеет в виду монастырь, в котором она воспитывалась с рождения, у него сразу появилось желание разубедить ее, он подумал, что будет очень плохо, если мужчины лишатся такой девушки, отлично подходящей для плотских забав.
— Нет! Это не твое призвание! Ты не можешь постричься в монахини! Я слышал, ты и сама об этом говорила.
Ее аккуратные, необычно прямые брови в недоумении поднялись кверху.
— Ты меня не понял. Я еду домой, туда, где родился мой отец, я хочу найти это место. В Англию.
Доменико был ошеломлен.
— Но твой дом в Италии. Ты родилась в этой стране, и, если бы в монастыре не было монахини из Англии, ты никогда не узнала бы ни одного слова по-английски.
— Я думаю, что поэтому моя мама и оставила меня именно в том монастыре, где жила англичанка.
— Это никак не связано.
Он знал все о ее происхождении. Монахини предоставили Стефано биографические документы Люси, и Доменико, у которого был дубликат ключей от сейфа отца, сделанный специально, достал эти документы и с огромным интересом их прочитал.
— Твоя мать оставила тебя именно в том монастыре, потому что он ближе всего располагался от дома, в котором ты родилась, а твой отец умер, — жестоко произнес он. — Для нее было так удобно, она как можно скорее хотела избавиться от тебя и вернуться в Англию.
— Это неправда!
В детстве она постоянно думала о своих родителях, по описанию сестры Эллис она представляла, как они выглядели. Люси утешала себя, рисуя образы своей красивой рыжеволосой мамы и симпатичного отца, который приехал в Италию, для того чтобы воспользоваться последней возможностью поправить свое здоровье, ведь он был болен туберкулезом и болезнь его истощала. В родном городе ему помочь не смогли, и в Италии тоже. Увы, но смерть забрала его.
— Моя мама потеряла рассудок после смерти папы. Горе убило ее. Она так его любила, что поехала за ним в Италию, и последние месяцы его жизни была рядом с ним. Если бы он выжил, они забрали бы меня с собой в Англию, и я провела бы свое детство в особняке Атвудов, в доме своих родителей.
— Да она ни разу не написала тебе и никак с тобой не связалась. Все, что она делала, это играла в азартные игры, спуская золотые монеты; и когда деньги, оставленные на твое содержание в монастыре, закончились, монахини не позволили тебе больше в нем оставаться.
Доменико насмехался и говорил колкости, раня ее невинную душу, не обращая внимания на то, что перед ним молодая женщина, которую он так страстно желал.
— Твоя мать продала дом, о котором ты упоминала, одному из дальних кузенов твоего отца, которые не захотели тебя даже увидеть. Когда монахини узнали об этом, они обратились к новому владельцу и потребовали денежную компенсацию за воспитание и содержание девочки. Но кузен ответил им, что у Лионела и Клодины Атвудов не было потомства, кроме младенца, родившегося мертвым в Италии, а также он язвительно им посоветовал использовать их папистские уловки и хитрости при вытягивании денег у доверчивых людей, а не у таких, как он.
