Катрин не стала ревновать Луизу к Мари Уорт и даже очень полюбила ее. Катрин отзывалась о ней не иначе, как «эта милая мадам Уорт» и даже перестала уничижительно отзываться о ее муже, хотя не могла избавиться до конца от прежней неприязни. Тем не менее, если у них с Луизой когда-нибудь заходил о нем разговор, он был уже «мсье Уорт», и не «этот надутый англичанин». Так Катрин делала комплимент Мари, о котором та даже не догадывалась, и для Луизы это было значительным утешением.
Ноябрь в этом году в Париже выдался дождливым, с раннего утра весь город окутывался мглой. Мадам де Ган, вновь прибывшая в Париж, пожаловалась на погоду сыну, когда тот заехал за ней в гостиницу, чтобы сопровождать на прогулку.
— Какой смысл гулять в такую погоду, Пьер? — заявила она, когда они подошли к ожидавшему ее экипажу. — Поедешь со мной на улицу Ришелье. Теперь, когда я узнала от своих парижских знакомых, что Гажелен и Обиге устроили там у себя незаурядное ателье и что там работает исключительно талантливый портной, думаю, можно снова оказать им честь своим посещением. Я решила, что он сошьет мне платье для завтрашней поездки в Фонтенбло.
Она уселась в карету и, когда сын занял свое место подле нее, в который раз подумала о том, как ему идет форма кирасира, особенно этот выходной китель и алые штаны с голубой полоской, в которых даже некрасивый мужчина смотрелся бы привлекательно. А ее Пьер, как ей казалось, был исключительно красив — поистине достойная дань памяти его галантному отцу и всем их предкам, которые на протяжении долгого времени следовали нерушимой традиции и становились военными, чтобы служить своему отечеству.
— Думаю, мама, — сказал он, когда карета тронулась с места, — нам можно поехать в Фонтенбло вместе, раз уж нас обоих пригласили.
— Это было бы замечательно.
Мари-Тереза де Ган редко принимала приглашения, присылаемые из Елисейского дворца, но на этот раз это было личное приглашение от принца-президента, и ей не терпелось поехать по своим особым соображениям. В детстве ей довелось познакомиться с бежавшими из Парижа семилетним Луи Наполеоном и его матерью Гортензией, экс-королевой голландской, когда ее родители предоставили им гостеприимный кров. Мари-Тереза де Ган помнила трагически красивые черты лица этой женщины, которая приехала к ним ночью вместе со своим младшим сыном в сопровождении одного-единственного адъютанта; ее напряженное храброе лицо хранило отпечатки недавно пережитого: потерю любовника, а перед этим еще и старшего сына, которого отнял у нее расставшийся с ней король. Обожавший мать, Луи Наполеон никогда не забывал тех, кто протянул ей руку дружбы в дни бедствий, и в течение многих лет продолжал переписываться с Мари-Терезой де Ган, когда ее родителей не стало.
Он стал крестным отцом ее сына, выслав своего представителя (он не мог присутствовать на совершении таинства, так как был в ссылке) и подарив меч с золотой рукояткой. Став принцем-президентом, Луи Наполеон неоднократно принимал ее у себя, и она всегда предпочитала менее шумные и более приватные вечера с небольшим количеством гостей тем пышным празднествам, на которых у нее почти не было возможности переговорить с ним. Втайне от сына она любила напомнить Луи Наполеону о Пьере, намекнув о его обязанностях крестного. Он мог содействовать продвижению Пьера по военной службе.
— Вы знаете, что в последнее время, когда принц-президент выезжает на конную прогулку, ему со всех сторон кричат: «Да здравствует император!»?
Она кивнула и восторженно закатила глаза.
— Да. Разве не чудесно? Но мы, вообще-то, всегда знали, что так и будет. Говорят, что референдум в конце этого месяца — дело уже решенное. — И она игриво постучала кончиками затянутых в перчатку пальцев по его руке. — Именно поэтому я и хочу посмотреть на эту молодую испанскую дворянку, которая тоже приглашена в Фонтенбло. Хочу лично убедиться, что она достойна звания императрицы.
Пьер улыбнулся, кинув на нее снисходительный взгляд из-под полей своей фуражки. Насколько ему было известно, его крестный хочет сделать Евгению де Монтихо отнюдь не женой, но он не хотел разрушать романтические иллюзии своей матери, чтобы не испортить ей поездку в Фонтенбло.
Когда они вошли в ателье, продавщица усадила их на золоченые стулья. Из-за занавески, ведущей в примерочные, появился Уорт, поклонами провожая очередную клиентку.
После чего он со всей любезностью обратился к вновь прибывшим. Они с мадам де Ган сразу же узнали друг друга.
Ге раздражало, что он всегда лучше нее знал, что ей больше идет, и, хотя результат ее неизменно удовлетворял, ей вовсе не нравилось оказываться в такой ситуации, когда не она чувствовала себя хозяйкой положения. Разве мадам Пальмир не восхищается ее изысканным вкусом и не выполняет все ее указания в точности, что, собственно, и требуется от хорошего портного?
— Мне нужно атласное бальное платье цвета красной розы. Или темно-розовое. Моя служанка доставит вам одно из моих платьев в качестве образца, с него вы можете снять мерки. Хотелось бы изменить горловину — к примеру, пришить более светлые оборки. Оно должно быть сшито и доставлено мне в гостиницу к завтрашнему утру. От вас требуется только показать мне атлас названных оттенков.
Уорт уже не в первый раз сталкивался с этим известным методом обращения с портными. Пройдет еще немало времени, прежде чем все клиенты примирятся с введенными новыми правилами примерки и подгонки, а у этой женщины особенно сложная фигура, и, чтобы добиться требуемого совершенства, понадобится две примерки.
— Если вы будете любезны заехать сегодня поздним вечером на примерку, — беспечно ответил он, — мы сможем сшить и доставить вам платье за столь короткий срок.
Ее брови зловеще сдвинулись.
— Я не нуждаюсь ни в каких примерках, если вы действительно такой хороший портной, как о вас говорят. Я достаточно ясно объяснила вам, что мне нужно.
Он улыбнулся, излучая на нее свое обаяние и сохраняя невозмутимый вид.
— Не в моих правилах доверять меркам, снятым с платья, которое, возможно, сидит на вас совсем не так, как мне хотелось бы, мадам. Кроме того, я полагаю, что гранатово-красный цвет гораздо выгоднее оттенит вашу алебастровую кожу, чем названные оттенки. А сейчас мадам Уорт продемонстрирует вам разнообразные фасоны, чтобы вы могли себе что-нибудь выбрать.
По его сигналу занавески раздвинулись, и из-за них показалась Мари в бальном платье сине-зеленого атласа, юбка которого, казалось, целиком состояла из сетчатых полосок ткани, собранных так красиво, как мадам де Ган никогда прежде не видала. Гневные слова застряли у нее в горле. Она даже слегка подалась вперед. Пьер, с удовольствием разглядывая Мари из-под ресниц и сожалея, что ее руки и грудь закрывает черный шелк — в соответствии с временем суток, — изрек слова, которые буквально пригвоздили его мать к стулу. Время от времени он тешил ее лестью.
— Если бы вы приехали в таком платье в Фонтенбло, мама, никто и не посмотрел бы на Евгению де Монтихо. И, разумеется, оно должно быть гранатово-красное.
