Стефани отплыла вместе с мадам де Винсен в начале ноября. Путешествие прошло замечательно: погода на Средиземном море была относительно спокойной, а капитан с офицерами судна снабжения оказались предупредительны и вообще составили весьма приятную компанию. Они сошли в суетливом шумном черноморском порту, где их встретил капитан Дегранж. Он выразил соболезнование мадам де Винсен, отметив отвагу ее супруга, которая всем им послужила примером, после чего небрежно поздоровался со Стефани, однако в его глазах читалось восхищение, какое она не раз видела во взгляде других мужчин.
— Капитан де Ган сейчас с вами? — спросила наконец Стефани.
— Нет, но за ним послали, и сегодня вечером вы его увидите.
— Он знает, что я здесь?
Капитан Дегранж покачал головой:
— В официальных приказах не даются разъяснения личного характера, мадемуазель. Ему сообщили, что он должен явиться в штаб генерала Боске, где пробудет в течение трех дней. — Дегранж сдержал улыбку. — Воображаю, как он заинтригован. Завидую тому, что его ожидает столь восхитительный сюрприз.
Под эскортом нескольких конных уланов вдова с девушкой ехали сперва в каком-то старом местном экипаже, который специально подогнали в порт, а потом — верхом на лошадях, впереди волочившегося армейского фургона, груженного их багажом. Стоял мороз, повсюду были снежные заносы, обнажившаяся местами земля была того же серого цвета, что и небо. Они проехали мимо французского военного лагеря, освещенного красно-золотистыми отблесками костров, от которых поднимался дым, но на них почти никто и не взглянул, потому что они были так плотно закутаны, что солдаты даже не догадались, что это женщины. Стефани сильно удручил их оборванный вид: кто-то кутался в одеяла, чтобы согреться, некогда сверкающие краги были грязные и залатанные. На многих были русские шинели и другие предметы одежды, в том числе казацкой, и ей даже не хотелось думать, каким образом они им достались.
По пути им встретился отряд британских солдат, дисциплинированных и подтянутых, прошедших бодрым маршем, но в целом одеты они были не лучше ее соотечественников, если не считать их безупречно белых ремней. Судя по тому, что рассказал ей капитан Дегранж, у британцев условия были гораздо хуже, чем у французов в эту первую ужасную зиму, и, если бы не мисс Найтингейл, то умерших от ранений было бы гораздо больше из-за отсутствия больничного оборудования. Стефани подумала, что плохо приходится и туркам, мимо лагеря которых они проезжали: уж слишком исхудавшие были у них лица, видимо, не только из-за недостаточного питания, но и в силу других невзгод.
Наконец их с мадам де Винсен привезли в деревню, разгромленную в одном из сражений. Штаб генерала Боске располагался в самом большом здании, дважды поменявшем хозяев, пока французы не удостоились всех почестей с падением Севастополя. Расписные потолки и золоченая лепнина еще хранили следы былой роскоши, но из обитых дамастом стен были вырваны канделябры, тяжелая мебель, которую еще не успели растащить, была изранена саблями и мечами, кое-где глубоко в дереве засели мушкетные пули. Но от пола до потолка возвышались пышущие жаром печи, сквозь решетки которых весело поблескивало пламя, и Стефани с мадам де Винсен с радостью сбросили свои тяжелые верхние одежды.
— Я приношу свои извинения за некоторый беспорядок, — криво усмехнулся капитан Дегранж, — но, поверьте, нам предоставят все удобства, и, смею вас уверить, когда вечером сюда вернется генерал Боске, он будет польщен не менее всех нас, если вы присоединитесь к нам за ужином.
Когда мадам де Винсен со Стефани поднялись в свои смежные спальни, их там уже поджидали две горничные, молчаливые крестьянки в обшитых тесьмой белых платках, закрывавших лоб и волосы, очень опрятные и аккуратные. Приплывших путешественниц напоили горячим чаем из самовара, который разлили, положив туда ломтики лимона, в чашки из тончайшего фарфора, видимо, каким-то чудом не попавшиеся в лапы французским и русским мародерам, и подали сладкие белые булочки и крошечные лепешки с тмином.
Не успели они перекусить, как служанки принесли кувшины с горячей водой и стали наполнять походную жестяную ванну, и обе гостьи с удовольствием смыли с себя дорожную грязь. Служанки нагрели на печах большие банные полотенца, в которые и закутали их, как только они вышли из ванной.
Мадам де Винсен, которой хотелось немного побыть одной в часовне, где стоял гроб с телом ее мужа, оделась в траурное платье и ушла, захватив с собой, чтобы почтить память покойного супруга, охапку еловых веток, собранных в его собственном поместье во Франции. Стефани, еще не окончившая свой туалет, дрожала от нервного возбуждения, пока служанка расчесывала ей волосы и укладывала их в локоны. Она решила надеть самое красивое платье из тех, что сшил ей мсье Уорт.
Решив, что ее выход должен быть как можно более эффектным, Стефани не выходила из комнаты, пока не удостоверилась, что мадам де Винсен пришла из часовни, чтобы перед ужином составить компанию офицерам во главе с генералом Боске. Стефани остановилась на пороге комнаты, где собрались офицеры. Все повернулись к ней, наступила глубокая тишина. Присутствующие привыкли к тому, что время от времени сюда приезжали жены высокопоставленных офицеров, но все это были дамы одного возраста с мадам де Винсен и далеко не столь миловидные. Теперь каждый мужчина пристально разглядывал девушку в мерцающем платье из медно-красного шелка. В качестве украшений она надела только серьги с жемчугом и янтарем, подарок императора. Ее внезапное появление здесь в ореоле парижской элегантности, о которой они почти позабыли после всех бедствий и мерзостей этой войны, казалось почти неправдоподобным. Тишина длилась всего несколько секунд, но на это время она помогла им позабыть про тот беспросветный мрак, который заполнял их существование в Крыму в промежутках между сражениями и бомбежками, сопровождающимися криками раненых солдат и подбитых лошадей, — горькая цена за тот почет и авторитет, который они завоевали для своего отечества и императора.
Генерал Боске, коренастый и плотный человек, вышел вперед, чтобы поприветствовать Стефани. Он поклонился.
— Добро пожаловать, мадемуазель Казиль. Я хорошо знал вашего отца. Он был прекрасным человеком и храбрым солдатом.
Стефани не помнила, что она отвечала генералу во время этого краткого обмена любезностями. С болезненным чувством разочарования она решила, что Пьера здесь нет. Но когда генерал шагнул в сторону, она увидела Пьера. Он смотрел на нее через плечо, во взгляде застыли недоверие и мрачное веселье, словно с ним разыграли жестокую шутку. Стефани не понимала, как расценивать подобную реакцию, но потом его губы медленно расплылись в улыбке, озарившей его лицо, и у нее уже не оставалось ни малейших сомнений, что он рад ее видеть. Как ей хотелось прижаться губами к любимым губам, но она была уже не той несдержанной школьницей, которая кинулась ему на шею в Фонтенбло. Стефани стояла молча, не шевелясь, растеряв все приготовленные слова, словно утратила дар речи.
— Ты полна неожиданностей, Стефани. Я с самой первой нашей встречи никогда не знал, чего от тебя можно ожидать.
