Ван Девэнтер поделился с ней своими впечатлениями о Париже, хотя ей показалось, кое-что утаил от нее, но что именно, ей трудно было понять.
— Какая жалость, что я не знала, что ты будешь в Париже, — вырвалось у Маргариты. — Я бы перед отъездом вручила тебе письмо, чтобы ты передал его мадам Фромон, о которой я тебе когда-то рассказывала. Я так долго не получала от нее ни одной весточки. Думаю, всему причиной — эта нескончаемая война, а не какая-нибудь болезнь или несчастье.
— Я помнил, как ты говорила о ней. Я побывал у нее дома.
— Ты был у нее в гостях?! Замечательно. Она здорова? Что делает? Как поживает?
Ян нахмурился:
— Вот и другая причина, почему я хотел, чтобы ты пришла в мастерскую. Мне нелегко говорить об этом. Новость очень печальная. Мадам Фромон скончалась за неделю до моего приезда.
По изменившемуся лицу Маргариты ван Девэнтер понял, насколько сообщенная им весть опечалила ее. Он помолчал немного, затем продолжил:
— Однако там была очень приятная женщина, которая знала обо мне из твоих писем. Она провела меня к нотариусу мадам Фромон, а тот передал вот это письмо. Видишь, оно адресовано тебе.
Ян вынул письмо из кармана и подал его Маргарите. Она распечатала письмо и молча пробежала его глазами. Наконец, оторвавшись от листа бумаги, она подняла голову, а на лице ее ясно отразилось удивление, смешанное с тихой радостью.
— Мадам Фромон завещала мне свой дом вместе со всей мебелью в надежде, что в один прекрасный день я вернусь в Париж, где у меня уже будет мастерская, в которой можно будет шить наряды для Версаля. Я очень счастлива.
По лицу ван Девэнтера ничего нельзя было понять.
— Какая удача! Теперь у тебя в Париже есть свой дом, где можно будет жить после отъезда из России.
Маргарита грустно улыбнулась, явно погруженная мыслями в содержание только что прочитанного письма.
— Мадам Фромон всегда было обидно, что высокородные дворяне, вроде графини д'Онвиль, никогда не открывают имени своих портных и уж тем более никогда не представляют их ко двору его величества. Теперь, благодаря доброте мадам Фромон, у меня в Париже есть не просто крыша над головой, а целый дом с мастерской. Словно сама судьба велит мне оставить Россию и уехать обратно на родину.
— Очень похоже, что так, — сухо подтвердил Ян.
Она лукаво взглянула на него:
— Теперь у тебя в Париже будет место, где можно останавливаться всякий раз, когда ты будешь навещать Париж, чтобы приобрести картины.
— Благодарю за столь заманчивое приглашение.
Потом они часто виделись, но в основном на людях и случайно, когда и где придется. Они обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами, но Маргарита всегда замечала в его блестящих глазах немой вопрос, столь понятный любой женщине. Нет, стать его любовницей означало бы перестать владеть своими чувствами, дать им вырваться наружу, позволить любви опять завладеть ее сердцем, а она так устала за прошедшую зиму, и ей не хотелось привносить в свою жизнь трудности, которые казались ей сейчас непосильными.
В конце июля Маргарита, управившись с долгами, оставшимися после смерти мужа, и немного отдохнувшая, решила — пора начинать портретные сеансы. Для того чтобы угодить ван Девэнтеру и понапрасну не вызывать у него раздражения, она надела новое платье из золотистого шелка. Она также сняла обручальное кольцо и спрятала его подальше.
Ван Девэнтер был прав: надо было начинать жить сначала.
Он немедленно провел ее прямо в мастерскую, светлую, отделанную деревянными панелями комнату. Маргарита внимательно огляделась. На стенах висело несколько полотен. Посередине комнаты на небольшом возвышении стояло деревянное резное кресло. Перед креслом стоял мольберт с уже натянутым холстом и табурет позади мольберта. Ближайшая стена была увешана полками.
На нижних размешались флаконы с маслом, выше — плошки с минеральными красками. Здесь были пигменты, белые и черные, вермильон, множество чашек с минералами коричневого цвета самых разных оттенков, желтая и красная охра, зеленые красители, а также азурит и темно-синяя смальта. Рядом с полками на небольшом столике лежали ступка и пестик для растирки красок, а также чашки с уже с растертыми красками. Позади столика на полу стояли толстые керамические кувшины с кистями и рядом на подносе чистые тряпки для их вытирания.
Маргарита поднялась на возвышение и села в кресло. Девэнтер тут же подошел к ней, взял одну ее руку и положил ей на колени, а другой велел свободно опереться о подлокотник кресла. Затем двумя пальцами осторожно взял ее за подбородок и повернул лицо к окну, откуда лился яркий свет.
— Так удобно? Ничего не мешает?
— Да, удобно.
Затем он поднял палитру и взял кисть:
— Ну что ж, начнем, пожалуй.
Одной рукой он поднял палитру, а другой взял кисть, и его фигура скрылась за высоким мольбертом.
Он как-то признался, что не любит разговаривать во время сеансов, хотя отнюдь не препятствует заниматься этим тем, кого он рисует. Однако по складу характера Маргарита была натурой одухотворенной и созерцательной, и, вместо того чтобы обсуждать дворцовые или городские сплетни, она полностью погрузилась в свои размышления, обдумывая очередной эскиз наряда. В мастерской повисла удивительная тишина.
Но фантазия — капризная дама. Вскоре творческий порыв, навеянный самой атмосферой мастерской, оставил Маргариту, и она стала думать о Саре. Уже несколько лет о судьбе Сары не было слышно, письма от нее приходили редко. Том Уоррингтон тоже был в Англии. До слуха Маргариты дошли известия, что в связи с новыми тенденциями в садоводстве и парковом хозяйстве профессия Тома оказалась очень востребованной. Просторные ландшафтные виды, устроение прудов и озер стали очень популярны в Англии. Многие знатные лорды и богатые люди разбивали у себя огромные парки, переселяя даже целые деревни, если им казалось, что жалкие жилища сельских жителей портят природный вид. Том не собирался уезжать из Англии, и Сара была рада. Она с удовольствием помогала своей невестке воспитывать ее детишек. Судя по ее письмам, она была совершенно счастлива и не желала ничего более.
Все случилось так, как и предсказывал Том. Возвращение Уоррингтона в Петербург казалось Маргарите маловероятным. Да и кто бы поехал, имея на руках столько заказов и планов по парковому устроению у себя на родине, а также учитывая трудности сношений между странами во время войны. Ей, правда, было небезынтересно знать, какая часть задуманного Томом сада под стеклянной крышей в Зимнем дворце осуществилась на практике после его отъезда.
Получив от Сары письмо, Маргарита ощутила явное облегчение, которое заставило ее задуматься о глубине своих чувств к Тому Уоррингтону. Все-таки она не была уверена в себе до конца и где-то в глубине души боялась его появления в Петербурге.
Сеансы продолжались, и они проходили почти все время в обоюдном молчании. Маргарита многое передумала за это время, но одна мысль больше всего не давала ей покоя. Она стремилась и в то же время сомневалась — уезжать ей из России или нет. Ей хотелось увидеть окончание строительства Зимнего дворца, она никак не могла отделаться от странного предчувствия, от ранее посетившего ее видения: ей предстоит увидеть Зимний дворец во всем его великолепии — полностью отстроенным и украшенным лепниной, с чудесным стеклянным садом на крыше, с парками, разбитыми вокруг него. Тем временем она перебирала один способ побега за другим, отбрасывая в cтoрону, на ее взгляд, неудачные. После долгих раздумий Маргарита твердо уяснила одно: отсутствие императрицы в Петербурге самый удобный момент для побега, а еще лучше, если Елизавета надолго покинет город. В данном случае императрица не сразу хватится своей вышивальщицы, а если и хватится, то посылать в погоню, вероятно, будет уже поздно.
