Ну, что, сынку? Помогли тебе твои ляхи…
Палец дожал спуск…
Тридцатое число на Украине официальный праздник. День героев.
Двести подростков, от роду пятнадцати лет – старший возраст «дороста» – подростковой организации «УНА-УНСО», существовавшей еще в сороковые годы прошлого века. Сегодня – их принимали в войсковую организацию «УНА-УНСО»…
Их новый проводник
[2]
Роман Шлях – фамилия была явно вымышленной – толкал зажигательную речь. Микрофоны захлебывались, хрипели…
– …Вы должны помнить, что наш главный враг был, есть и будет Москва! Пока стоит Москва, пока в Кремле заседают вороги – не будет покоя никому! Ни украинцам, ни кавказцам, ни прибалтам, ни белорусам!
Сам Берзаев в это время с важным видом стоял на трибуне и героически старался не зевнуть. Прошлой ночью они разместились в какой-то «гостювальне», как тут говорят, – Берзаев так и не выучил ублюдочный, по его мнению, местный язык, общаясь на хорошо известном всем русском, – и ему, как дорогому гостю, подарили клевую местную дивчину. С ней он вымотался изрядно – полтинник уже стуканул, не мальчик – и мог бы вообще не идти на парад. Но Берзаев пошел. Во-первых, он обещал, что пойдет, и не местным, а кое-кому покруче в Киеве, ему надо было оценить местную обстановку. Во-вторых, как и все кавказцы, Берзаев обожал показуху и никогда бы не отказался стоять на трибуне, даже если это был бы, к примеру, съезд животноводов.
– …Москва никогда не смирится с нашей волей! Вы должны помнить, что воля добывается только кровью! Так восстаньте! Порвите кандалы! Окропите святую украинскую землю лютою вражьей кровью! Вражьей! Не своею!
Что-то хлестко щелкнуло… такой звук издает попавший в стекло, но не разбивший его камешек – и Берзаев начал тяжело наваливаться на борт грузовика, обильно кропя знамя кровью.
Еще щелчок, почти без промежутка с первым – и выступающий с трибуны проводник начал падать назад, инстинктивно поднимая руки к горлу в последнем осознанном движении, как это сделал президент Кеннеди в тот злополучный день в Далласе.
– Стреляют!
Андрий Брыш, керивник «штурмового пидроздила», уже падал назад, он не раз слышал то, что слышал сейчас, и знал, что в таком случае надо не прыгать, а падать, это быстрее. Падая назад, он почувствовал, как пуля прошла совсем рядом, и обостренным слухом услышал, как она ударила в кирпичную кладку – до того как сам тяжело грохнулся об асфальт за грузовиком, да так, что искры из глаз.
Еще кто-то упал рядом – тяжело, как мешок, живые так не падают. Взревел мотор тяжелого «КрАЗа», это привело его в чувство, если водила запаниковал, то он запросто раздавит колесами их всех.
Он перевернулся – как кот через спину – и встал. Мельком заметил мертвые, как у снулой рыбы, глаза комиссара – его они знали как Бориса и знали только то, что никакой он не Борис. С ними он был уже больше двух недель, все время вынюхивал, снимал на камеру и брал координаты по GPS. Прогнать они его не могли – приказ сверху.
Едва не упав, он оказался у кабины, вскочил на подножку, рванул на себя дверь. Водила был местным, совсем молодым – видимо, «поход за единостью» застать не успел. Или так в тылах прокантовался. Глаза – как чайные блюдца, рука на коробке.
Идиот…
– Глуши мотор и слезай, – сказал Андрий, – давай, хлопец.
Вытащив за шкирку водилу, он спрятался за высоченным моторным отсеком. Что-то ему подсказывало, что снайпер ушел, но окончательно быть уверенным нельзя было ни в чем.
– Слава Украине! – заорал молодой стрелок рядом и уже хотел выскочить с автоматом наперевес из-за машины, когда керивник ухватил его за шиворот и рванул назад.
– Заткнись, идиот! За машину ни шагу!
Где-то на углу площади протарахтела длинная очередь. Люди с криками разбегались.
Брыш достал телефон, натыкал номер:
– Тарас, слушай сюда! Мы на площади, по нам снайпер работает. Откуда-то с Гвардейского, не вижу откуда. Поднимай людей, блокируй выходы на Боровое и на Артемовск. И «Скорую» сюда захвати…
«Скорая» прибыла через двадцать минут, со «Скорыми» сейчас была напряженка. Вместе со «Скорой» прибыли хлопцы из пидроздила, на двух пикапах и «Крузере». Глядя на них, Брыш про себя выругался русским матом… матерились здесь только по-русски. Немае базара, лучше тут героев из себя строить, чем изображать из себя мишени в стремной охоте на снайпера, который наверняка попытается выйти из города… если уже не вышел.
– Какого х… дрочитесь! – заорал керивник. – Расчищайте дорогу, в больничку поедем!
Чеченец был ранен довольно тяжело, но держался. В руку, с раздроблением кости. Сейчас он сидел за машиной с наскоро перетянутой жгутом конечностью и шипел сквозь зубы:
– Я их маму, их папу…
Стрельцы быстро подхватили его и повели в «Скорую».
– Пан керивник, а этих куда?
– Б… в багажник! Шевелитесь!
Конвоем из четырех машин, считая «Скорую», они рванули в Луганск, там, на окраине, была единственная лучшая больница на Шляхе
[3]
. Гнали на полной, проскакивали на красный, когда не уступали дорогу – палили в воздух. Хорошо, машин было немного – бензин сейчас очень дорогой, мало кто может себе позволить.
На выезде из города напоролись на пробку. Строча из автоматов, начали пробиваться… автоматных боеприпасов было вдоволь, это с пулеметными и снайперскими была проблема. В голове пробки – стоял бронетранспортер, усердные хлопцы шмонали машины. Кого-то тут же, на обочине, лениво месили ногами…
– Пан керивник! – Тарас, один из проводников его пидроздила подскочил, лихо отрапортовал: – Несем караульную и заградительную службу, проверяем всплошную, задержано четверо подозрительных! До выяснения!
Идиот… Если бы это был тот снайпер – а он подозревал, кто это был, – ты бы с дырой в башке тут лежал.
Впрочем, часто все горе – от ума, как говаривал Грибоедов. Так что Тарас – очень даже на своем месте. Ему мало надо. Вон, немцы стволов подкинули – так он теперь вместо «Калаша» – с короткой «G36» красуется, как натовский рейнджер. Хотя немцы от этой винтовки отказались, потому что при интенсивном ведении огня у нее пластиковую коробку вести начинает, и начинаются клины. Вот и спихнули сюда – возьми, Боже, что нам не гоже. И патронов к ней дешево не купишь, а запасных магазинов и вовсе хрен найдешь. А дураку – все в радость.
– А этот, – Андрий кивнул на обочину дороги, – тоже подозрительный?
– Та ни! – Тарас улыбался широко и открыто, показывая, что и скрывать ему нечего, и в голове одна извилина, и та прямая, имея вид лихой и придурковатый, точно по артикулу Петра Первого. – Це жид. Жадный, гнида…
