– Понятно, – ответил кто-то из солдат угрюмо.
– Мы должны оставить ложный след на случай, если за нами пойдет погоня. Тоже понятно?
Ему не ответили.
– Значит, водитель первой БМП маршрут движения знает. Сейчас мы выдвигаемся на площадь, шумим, а потом уходим. Вопросы есть? Если кто-то передумал – может сейчас вернуться, тут назад недалеко. – Янычар обвел взглядом сидевших на броне людей.
Те отводили глаза, но ничего не сказали.
– Вперед, – приказал Янычар водителю. – Мимо музея – на площадь.
Танк медленно двинулся вверх по брусчатке.
Красная площадь была пустой, машин почти не было, а трупы, как обычно, подчистили мутанты. Витрины ГУМа были выбиты, но само здание, в общем, было целым. Даже кремлевские стены не пострадали – с этой стороны Кремль почему-то не штурмовали.
Мавзолей блестел, отмытый недавно прошедшим дождем.
Когда-то Янычара тут принимали в пионеры.
Двадцать второго апреля их привезли на площадь, построили в шеренгу и приказали читать торжественное обещание. Директор детского дома решил, что его воспитанникам нужно хоть немного возвышенной идейности. Потом детвору посадили в автобусы и целый день возили по Москве, а вечером, перед посадкой на поезд, оказалось, что директор и остальные взрослые волокут на себе громадные сумки со шмотками и жратвой. Возвышенная идейность прекрасно уживалась с отсутствием еды в магазинах города Горького и области.
Такой вот урок политэкономии.
Часы на Спасской башне уцелели. Золотые стрелки и цифры отражали солнечный свет, будто горели.
Янычар оглянулся на подъехавшие БМП, заметил удивленные взгляды людей.
– Я быстро, – сказал Янычар. – Я – очень быстро.
Он скользнул на место наводчика, зарядил пушку осколочно-фугасным. Давно Янычар не стрелял из танковой пушки, хотя тут расстояние было маленьким, тут можно было и гранату рукой добросить.
– Солнце красит нежным светом… – пробормотал Янычар, наводя пушку в центр циферблата. – Стены древнего Кремля…
Еще одна нелепая и ненужная песня из детства. Сколько всякого хлама в его голову насовали в детском доме, в школе, в армии… Патриотизм? Необходимость защищать слабого? Чушь-чушь-чушь… Все это сводилось к простому выполнению приказов. Тебе сказали – ты сделал. И все, и ничего больше от тебя не требуется. Убить по приказу, умереть по приказу, выжить по приказу, чтобы потом снова убивать и умирать.
Все просто.
Только теперь все это закончилось. Все-все-все…
И теперь он поставит точку в своей бывшей жизни.
Выстрел.
Снаряд ударил точно в центр часов, взрыв разбросал в стороны обломки механизма и кирпичи. Облако дыма и пыли повисло над Спасской башней. Боковой циферблат вывалился наружу и повис на какой-то проволоке, раскачиваясь на ветру.
– Просыпается с рассветом… – пропел Янычар и снова выстрелил.
Был соблазн ударить по звезде, но ствол пушки так высоко не поднимался. А чтобы развалить всю башню, понадобится слишком много времени.
– Все, – сказал Янычар, – времени больше нет. Во всех смыслах.
Он вылез из танковой башни, спрыгнул на мостовую и, не торопясь, пошел к БМП.
– Танкистов – в танк! – приказал Янычар на ходу, махнув рукой, двое солдат побежали к танку.
Люди на БМП потеснились, давая возможность Янычару подняться на броню.
– По Никольской до Лубянки, до площади, – сказал Янычар. – Там уточним направление.
Танк развернулся, выбрасывая клубы дыма, не торопясь, двинулся к повороту до Никольской.
– Поглядываем за ГУМом, – Янычар указал рукой на выбитые витрины. – И там еще станция метро по дороге.
– И на Лубянке выходы из двух станций. Если зажмут…
Янычар не оглянулся на говорившего, просто пожал плечами – зажмут так зажмут. Если не останавливаться и вести плотный огонь – никто никого не прихватит. К тому же сейчас солнце в небе и более-менее сухо. С этим повезло.
А с машинами на Никольской повезло меньше – легковушки в разной степени сохранности забили улицу наглухо. Танк ударил в первую машину, отодвинул ее в сторону. Резины на колесах не было, голые диски скребли о мостовую, выбрасывали снопы искр.
Янычар постучал каблуком в люк механика-водителя БМП, высунулся Петруха.
– Держи дистанцию, – сказал Янычар. – Не лепись к нему вплотную, имей пространство для маневра.
– Ага, – кивнул Петруха, облизывая пересохшие губы. – Вы тут по сторонам смотрите, улица, зараза, узкая, односторонняя… И чего бы нам по проспекту не двинуться?
– Потому что я так решил, – сказал Янычар. – Еще вопросы есть?
– Вопросов нет, но все-таки…
– Ладно, в последний раз поясняю. Тут тесно, но нет автобусов и всяких троллейбусов. Ты бы своей таратайкой автобус без колес сдвинул?
– Понял, спасибо, был дурак. – Петруха наморщил нос. – Но если из домов кинутся мутанты…
Танк ударил в очередную легковушку, полез на ее капот по инерции, потом затормозил и сдал назад. Ударил снова, под углом, машина со скрежетом сдвинулась к тротуару.
Если бы танк ехал один, то мог бы, почти не теряя скорости, проскочить по машинам, сминая и превращая их в мятый металл, но задача водителю была поставлена Янычаром однозначная – очистить дорогу для БМП. Проходимость у них была пониже танковой, и на какой-нибудь неубранной машине БМПешка могла застрять или даже перевернуться.
Не спешить, приказал Янычар танкистам. Вся компания должна добраться до места назначения.
– Долго мы так ехать будем, – буркнул кто-то из пехотинцев. – До самого дождичка… Вот как раз тучи гуляют…
Янычар сплюнул, не глядя на небо.
Мясо на броне все говорит правильно. И лучше бы дождя не было, лучше бы сохранить пехоту до самого крайнего случая.
Танк вроде приноровился, сдвигал машины уверенно, не цепляя и не устраивая завалы, колонна в результате стала двигаться чуть быстрее.
Все получится, мысленно произнес Янычар. У него – все получится. У остальных… Это не его проблема. Каждый за себя, правда? Тот генерал, что атаковал Кремль, требуя противоядие, – он что, ради народа это делал? Солдат своих спасти хотел?
Автоматная очередь прогремела за спиной Янычара, гильзы посыпались на броню.
– Что? – спросил Янычар, резко обернувшись.
– Что-то шевелилось… – неуверенно пробормотал солдат-срочник, указывая рукой на витрину какого-то бутика. – Я и…
– Пока точно не увидишь – не вздумай стрелять. Яйца вырву. – Янычар посмотрел в глаза солдатика, и тот побледнел. – Это, кстати, всех касается.
– Может, это кто-то из уцелевших… – начал другой солдат.
