Эндрю вспомнит, когда мы закончим есть, говорила я себе. Он обязательно вспомнит.
Но он не вспомнил. Он сказал:
– Тебе понравился салат?
– Очень.
День рождения – это просто глупость. Условность. Бессмыслица. Держу пари, миллионы людей даже не знают, когда у них день рождения. Например, эскимосы. Или пунаны с острова Борнео. Сироты, наконец.
Когда мы вышли из ресторана, солнце уже садилось. Мы планировали посмотреть Диото, но я окончательно лишилась мужества.
– Послушай, я не хочу смотреть собор, – сказала я Эндрю. – Я найду здесь кафе и почитаю на солнышке своего Гарри Поттера.
Лучше я проведу день рождения в одиночестве, чем с людьми, которые вообще о нем не помнят.
– Ты уверена? – спросил он. – Хочешь, я останусь с тобой?
– Нет, что ты, иди. Честно. Я буду здесь, когда соберетесь возвращаться, захватите меня.
– Слушай, ты не понимаешь, что теряешь.
– Я совершенно точно знаю, что теряю, – ответила я и чуть ли не бегом рванула к кафе на другой стороне площади, которая еще освещалась вечерним солнцем. В жизни я так не нуждалась в чашечке капуччино. Хорошо, по крайней мере, что я нахожусь в стране, где его придумали.
Меня огорчил не сам факт, что Эндрю забыл о моем дне рождения, а сама возможность этого. Он постоянно твердит, что любит меня, но разве можно любить кого-то и забыть такую вещь? Вы бы могли? Если ты правда кого-то любишь, то должен вспомнить. Это все равно что забыть свое собственное имя. Какой ужас! А что, если Эндрю на самом деле не любит меня?!
Я задумалась, но тут заметила, что написала черенком ложки на салфетке: «Макс».
Конечно, Эндрю меня любит. Это единственное, в чем я могу быть полностью уверена. Даже когда я веду себя так, что недостойна такой любви. А мог бы Макс забыть про мой день рождения? Интересно, что он сейчас делает? Думает ли он обо мне? Может быть, он скучает так же сильно, как я? Эта мысль ненадолго меня поддержала, но быстро растаяла. Наверное, он обо мне ни разу не вспомнил.
Моих спутников не было часа два. Я представляла себе, как Эндрю неожиданно вспоминает, какой сегодня день, и бежит в магазин подарков при соборе – а еще лучше, в филиал «Прада», – чтобы купить мне что-нибудь экстравагантное. Я ждала, что он появится с извинениями и огромным букетом белых лилий, и все опять будет хорошо. Но он купил всего лишь несколько почтовых открыток.
– Кому ты собираешься их посылать? – спросила я. – Мы завтра улетаем домой.
– Я для себя их купил. На память. Посмотри, какие красивые.
– Нет, спасибо. Сегодняшний день я не забуду – у меня с памятью все в порядке.
Было уже пять часов. Слишком поздно – он бы уже не вспомнил. У него был последний шанс. Если, когда мы вернемся на виллу, все мои друзья и родные выпрыгнут из-за пыльных диванов с криком «Сюрприз!», я его прощу. Но похоже, что этого не случится.
Обратно до Орвието путь был не близкий. Машину вел Эндрю, но так же ужасно, как Рассел, то ли чтобы блеснуть перед Расселом, то ли чтобы досадить мне, а скорее всего, по обеим причинам. Он гнал слишком быстро и держался почти впритык к передней машине, но мне было все равно.
– Почему ты на меня так сердишься? – спросил он, когда я промаршировала мимо него в дом, не сказав ни слова. – Я просто хотел, чтобы мы с тобой приятно провели время. Не понимаю, что я такого сделал.
«Что ты такого сделал? Ах, что ты такого сделал? – думала я. – Ты не Макс, вот что ты сделал. Как ты смеешь не быть Максом!» Но этого я сказать не могла.
– Дело не в том, что ты сделал, – ответила я дрожащим голосом. От чего он дрожал – от злости или от обиды? Все было так странно.
– Значит, дело в том, чего я не сделал? – спросил он. – Я о чем-нибудь забыл?
Я не могла выговорить ни слова. Я только стояла и смотрела на него, кипя от злости. Наконец я заметила, что он начал что-то понимать.
– Не может быть! Ой! Бедный зайчик!
Эндрю подошел меня обнять, но я отшатнулась от него.
– Не смей называть меня зайчиком! – крикнула я ему. – Я тебя ненавижу!
– Прости меня! Зайчик! Я даже не знаю, что сказать. Какой же я идиот! Прости меня, пожалуйста!
– Поздно просить прощения!
– Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила? Я же не нарочно забыл. Я сам не знаю, как так получилось. Ты уверена, что у тебя сегодня день рождения?
– Конечно же, уверена – в тот же день, что и всегда.
– Но разве оно не двадцать второго? По-моему, всегда было двадцать второго.
Я не верила своим ушам.
– Нет, – мрачно сказала я. – Оно не двадцать второго. У меня день рождения двенадцатого августа. В тот же день, что в прошлом году. И в позапрошлом году. В тот же день, что и всю жизнь.
Я прошла мимо него в коридор и увидела Робин и Рассела, которые стояли у подножия лестницы и смотрели на меня.
– Но я же помнил, что это четное число, – в отчаянии причитал Эндрю.
– С днем рождения, Линди, – прошептала Робин. Первые слова, которые она сказала за целый день.
– Иди к черту со своими поздравлениями! – заорала я на нее и захлопнула за собой дверь.
18
Я не могла решить, что хуже: быть замужем за человеком, который забывает о твоем дне рождения, или за человеком, который даже не знает, какого он числа.
Эндрю лез из кожи, чтобы загладить свою вину.
– Это, конечно, не настоящий подарок, – сказал он, когда мы вернулись домой. – Но это все, что я смог найти в аэропорту.
Я посмотрела на пластмассовую коробочку. Она была явно не похожа на коробочку от духов или дорогих часов.
– Это лучшие песни «АББА», – сказал Эндрю, когда я открывала коробку.
Теперь я знала, что хуже: быть замужем за человеком, который думает, что мне нравится «АББА».
– Зачем ты мне это купил? – спросила я. – Ты же знаешь, что я не люблю «АББА».
– Да нет, ты любишь, – настаивал Эндрю. – Ты любишь «АББА».
– Слушай, не надо мне говорить, что я люблю, а что нет, – ответила я. – «АББА» я просто не переношу. Ты перепутал меня с какой-то из своих бывших жен.
Я посмотрела на его убитое лицо и не смогла не рассмеяться. Бедняга, он считал, что так хорошо все придумал. Это правда было очень забавно. Эндрю безнадежен, но зато у него доброе сердце. И даже когда он делал глупости, я знала, что он меня на самом деле очень любит.
Но все-таки надеюсь, что если я стану знаменитым фотографом, то, чтобы написать мою биографию после моей смерти, они найдут кого-нибудь, кто знает меня лучше, чем Эндрю.
«Она любила пиццу и польский кинематограф, но больше всего на свете она любила «АББА», – вот что написал бы Эндрю, если бы дело доверили ему. – А ее день рождения был определенно четного числа, скорее всего, в июне».
