– Я просто пыталась представить, с чего мы начнем.
Я еще раз глубоко вдохнула и улыбнулась. Как бы то ни было, мне предстояло это пережить.
– Кто-нибудь хочет еще кофе? – предложила я.
Может быть, если я выскочу отсюда на пару минут, мне удастся справиться с собой.
– Я схожу, – отозвалась Адель, но я уже выходила из студии.
Я побежала в буфет, бросилась на стул и попыталась глубоко дышать. Макс уехал навсегда, а я даже не попрощалась с ним! Это было невыносимо! Как он мог? Как он мог вот так исчезнуть после того вечера?
Ответ на этот вопрос был оскорбительно очевиден. Я ему абсолютно безразлична. И мне нужно прийти в себя и работать. Хватит трагических переживаний!
Ради бога, Линди, говорила я себе. Ты здесь для того, чтобы снимать. У тебя тут целая команда – стилист, гример и телезвезда, которые вышли на работу в воскресенье ради тебя. Если они могут сосредоточиться на работе, то у тебя тем более должно получиться. В конце концов, от этого зависит твоя карьера, а не их.
Я заказала кофе и, пока готовился капуччино, попыталась настроиться на профессиональный лад. Сконцентрироваться на работе, которую мне надо было сделать, вместо того чтобы представлять себе скабрезные картинки, которые мои инстинкты посылали моему мозгу.
Не думай о Максе! Не смей думать о Максе! Ты не будешь думать о Максе! Хочешь быть фотографом? Тогда иди в студию и снимай. Я сжала зубы и промаршировала обратно в студию. Изабелла уже начала гримировать Натали, но я знала, что на это потребуется минимум час, поэтому занялась установкой света.
«Я – камера, – внушала я себе. – Я – камера. Я – камера». Это немного помогало.
Я перетаскивала шезлонг с места на место только для того, чтобы чем-то занять себя. Я уже точно знала, как я собираюсь снимать. Мы с Атлантой решили, что зеленовато-голубой фон подчеркнет цвет глаз Натали и будет выигрышно смотреться на стеллажах с журналами. По крайней мере, в теории.
Я – камера. Я не буду думать о Максе! Я – камера.
– Тебе понравился фильм, на который вы ходили с Максом? – спросила Натали.
– Очень! Тебе стоило его посмотреть. Отличный фильм!
– Ну нет! Не выношу английский кинематограф! И вообще, с какой стати я должна идти на премьеру, чтобы мои фото печатали в газетах для рекламы чужого фильма? Я хочу сказать: разве Гай Ритчи что-то делал когда-нибудь для меня?
– Там еще был Брэд Питт, – заметила я.
– Ну знаешь, Брэд Питт бывает всюду!
– Не крути головой, – сказала Изабелла.
Когда гримерша закончила колдовать, Натали устроилась в шезлонге и соблазнительно надула губки, глядя прямо в объектив.
– Ну как? – спросила она.
– Отлично, – ответила я. – Пока не думай о своей позе, мне нужно сделать несколько снимков «Полароидом», чтобы проверить свет.
Я отчаянно пыталась сосредоточиться на работе. Но руки у меня так тряслись, что я с трудом удерживала экспонометр.
– Ты не подвинешь это зеркало, чтобы я могла видеть, как я выгляжу? – попросила Натали.
Я повернула зеркало, и она принялась вертеть головой и играть со своими волосами.
– Я просто в восторге от всех этих штук, – сказала Натали, не сводя глаз со своего отражения. – Ты так здорово со всем этим справляешься.
– Ну, в общем, ты понимаешь, – промямлила я, смущенная похвалой, которой совершенно не ожидала.
В этот момент я не могла справиться даже со своими мыслями. Что же касалось моей дальнейшей работы, она полностью определялась результатами сегодняшней съемки.
– Мне не нравятся эти тени у тебя под глазами, – сказала я. – Адель, ты не подержишь вот это?
Я развернула свой большой серебряный отражатель и, направив его на лицо Натали, усадила Адель так, чтобы она не попадала в кадр. Ее кремовое платье имело успех, поэтому и настроение поднялось. Но меня все еще смущали странные тени на втором плане, поэтому я переставила один из светильников и мы сделали еще одну пробу.
– Хочешь, чтобы я улыбалась? – спросила меня Натали.
– Пожалуй, лучше не надо, – ответила я. – Если ты улыбнешься, то это будет, как будто ты хочешь нравиться. Я думаю, что в «Сливках» не принято стараться понравиться.
Натали оперлась на одну руку и повернула голову к камере примерно на три четверти.
– Подними руку чуть выше, нет, не эту, другую. Так. Подними на сантиметр подбородок. Отлично.
Я сделала еще один полароидный снимок и села рядом с Натали, чтобы посмотреть, как все это выглядит. Теперь, когда я начала работать по-настоящему, я чувствовала себя немного лучше. Я обмахивалась снимком, притворяясь, что делаю это для того, чтобы он быстрее проявился.
– Как тебе это нравится? – спросила я, показывая фотографию Натали.
– Теперь я понимаю, что ты имела в виду, говоря, что не надо улыбаться. Так я выгляжу более загадочной. Как будто я думаю о чем-то действительно важном.
Я помолилась про себя об удаче.
– Внимание! Начинаем работать.
– Подожди, – сказала Натали.
Она вытянула вперед губы и подвигала ими, затем так широко раскрыла глаза, что стала похожа на золотую рыбку, и четыре раза мигнула, потом перекосила лицо и крикнула:
– Бррр!
Наконец Натали невозмутимо объяснила:
– Теперь я готова. Нужно было расслабить лицо.
Я отсняла пять кассет пленки: Натали в кремовом платье в золотом шезлонге. На некоторых снимках она смотрела в камеру через плечо, на других сидела, отведя руки за спину и выставив вперед грудь, на третьих свертывалась колечком в шезлонге, закинув руки за голову. Каждый раз, глядя в объектив, я поражалась ее совершенству. Под каким бы углом я ее ни снимала, Натали выглядела безупречно.
Неужели я хоть на секунду могла представить, что Макс собирается предпочесть ей меня? Я что, ненормальная? Разве хоть один мужчина может предпочесть меня Натали? Только Ричард – и сами знаете, что из этого вышло.
– У тебя здорово получается не улыбаться, – сказала я ей.
– Держу пари, ты не сможешь угадать, о чем я сейчас думаю, – ответила Натали.
А я надеюсь, что ты не сможешь угадать, о чем сейчас думаю я. Но вслух я сказала:
– Нет. А о чем?
– Помнишь тот урок биологии, когда нас выгнали из класса, потому что мы отказались резать крысу?
– Я совершенно забыла этот случай! Ты тогда сказала мистеру Харрисону, что мы не можем это сделать, потому что мы вегетарианки, а он тебя как-то обозвал. Это было ужасно.
– Он сказал, что я пустоголовая принцесса.
– Точно! Он ужасно злился на тебя. Значит, это твое лицо означает «Я ненавижу вас, мистер Харрисон»?
