– Я знаю. Обещаю, что и пальцем до тебя не дотронусь.
– Но ты будешь думать об этом, правда? – Он смотрел мне прямо в глаза, и я почувствовала, что у меня подкашиваются ноги.
– Знаешь, я не могу больше стоять здесь, разговаривать с тобой и притворяться, что ничего особенного не происходит. Еще чуть-чуть, – призналась я, – и я окажусь на полу в маленькой лужице.
Я не могла отвести от него глаз.
– Тогда давай возьмем эти бокалы и вернемся за столик к остальным?
Я помогла ему донести напитки. Все немного подвинулись, и мы сели за столик.
– Ты ведь не знаком с моим мужем? – сказала я Максу. – Это Эндрю.
– Приятно познакомиться, – сказал Эндрю.
– Мне тоже, – ответил Макс. – Много слышал о тебе.
Потрясающе хорошее воспитание!
Мы прошли в ресторан, официант отодвинул стул для Натали, и Макс радушно помахал руками Эндрю и Саймону, предлагая им занять места рядом с телезвездой.
– Рассаживайтесь, – пригласил он. – Мальчик, девочка. Мальчик, девочка.
Таким образом я оказалась рядом с Саймоном, а Джил – рядом с Эндрю, а Макс устроился между мной и Джил на единственном оставшемся свободным месте. Это было больше всего похоже на виртуозно исполненный карточный фокус.
Натали и Джил заговорили через стол о моделях туфель. Эндрю спросил Макса, знает ли тот архитектора, построившего этот ресторан. Саймон выгибал шею и озирался по сторонам.
– Смотрите, – прошептал он. – Это же Борис Беккер!
В меню оказались сплошь азиатские блюда, о которых я никогда даже не слышала.
– Как вы думаете, что такое «Торо Тобан Яки»? – спросил Эндрю слишком громко.
Но Макс сказал, что сам закажет для всех.
– Вам всем нужно попробовать черную треску, – заявил он. – Это самое вкусное блюдо в Лондоне.
Под столом он немного подвинул свою ногу, так что его колено касалось моего бедра. Место соприкосновения горело. Я надеялась, что нас будут обслуживать очень-очень медленно.
Натали была в ударе и выступала с историями из своей жизни в Лос-Анджелесе, о начинающих актерах и актрисах, с которыми ей приходилось жить на одной квартире. Эндрю и Саймон смотрели ей в рот.
– Когда я переехала в Голливуд, я жила вместе с другой девушкой. Ее друг торговал кокаином, – говорила она. – Сначала я не знала об этом, иначе бы, конечно, не стала снимать вместе с ней квартиру. Я ненавижу наркотики. Короче, этот парень, Натан, был довольно милым и хорошо образованным. У него была потрясающая работа – редактор в компании, выпускающей видеоклипы. Он говорил, что торгует наркотиками только для того, чтобы накопить первоначальный капитал и снимать кино. Как все в Лос-Анджелесе. Но кокаин довел его до паранойи, он даже спал с бейсбольной битой под подушкой. А парень, который покупал у него порошок, был еще хуже. Он сказал Натану: «Не приходи ко мне домой. Будешь ехать по улице, а когда увидишь меня на тротуаре, притормози, и я вскочу к тебе в машину. Чтобы мы не привлекали внимания».
Они дошли до ручки: им казалось, что вскакивать в проезжающий автомобиль менее подозрительно, чем просто сесть в него. Они не понимали, что это идиотизм.
Очень скоро этот парень, дилер Натана, стал действовать мне на нервы. Он звонил и говорил на их глупом шифрованном языке, потому что думал, что линия прослушивается. Однажды я подошла к телефону, и он начал: «Натан получил тот комплект для тренировок, который я ему отправил?», а я притворилась, что не понимаю, о чем он говорит, просто чтобы позлить его. Поэтому я сказала: «Натан получил что?»
Он опять свое: «Комплект для тренировок». Тогда я невинно так говорю: «А! Ты имеешь в виду кокаин?» И он бросил трубку, как ошпаренный. Должна вам сказать, что я с удовольствием съехала с этой квартиры.
– Ну, кокаин – это восьмидесятые, – сказала Джил, не выражая особого восторга историей Натали.
Но Эндрю и Саймон с упоением ловили каждое слово Натали.
– Это очень интересно. Я тоже не могу принимать наркотики, – сказал Эндрю, ловя момент, чтобы вставить слово. – Как-то мне подсунули оладушек с гашишем, когда я еще учился в Кембридже, и у меня начались галлюцинации. Мне казалось, что я выпрыгиваю из окна. Это было очень неприятно.
Господи, Эндрю, почему бы тебе не заткнуться, подумала я. Он пытался казаться крутым: хотел поразить Натали своим мужественным прошлым, но он никого не обманул. А вы заметили, как он неловко приплел сюда свой драгоценный Кембридж? Мне захотелось, чтобы хотя бы раз Эндрю мог познакомиться с кем-то без того, чтобы в первые же десять минут разговора не сообщать, что он учился в Кембридже.
– А что именно ты изучал в Кембридже? – спросил Макс.
Он весь вечер проявлял повышенное внимание к Эндрю. Все остальные могли думать, что он ведет себя дружелюбно, но я знала, что он делает это, чтобы помучить меня.
– Машиностроение, – ответил Эндрю с притворной скромностью, которая не обманула бы даже пятилетнего ребенка.
– Значит, ты инженер? В Штатах сейчас страшно не хватает хороших инженеров.
Макс чертовски хорошо знал, что Эндрю не работает инженером. Он просто дразнил меня.
– Нет, я экономист.
– И чем ты занимаешься? Складываешь и вычитаешь?
– И это тоже, – улыбнулся Эндрю. – Моя область – ликвидация и слияние компаний. Но это требует серьезных знаний. Это не просто сложение и вычитание.
По мнению Эндрю, которое он всегда отстаивал с трогательной убежденностью, экономисты – величайшие экстраверты, которые проводят время в общении друг с другом и заглядывают в таблицы с числами только изредка, когда бывают в плохом настроении. Я не представляю, откуда у него эта идея, но она почему-то делает его счастливым.
– А Линди когда-нибудь помогает тебе в работе? Натали говорила мне, что у нее ум острый, как бритва.
Макс повел коленом вверх-вниз, поглаживая мою ногу, так что я на время лишилась способности говорить и могла только глупо улыбаться.
– Нет. Линди считает, что у меня очень скучная работа. Она думает, что экономист – это скучный человек в сером костюме.
Эндрю самодовольно улыбнулся, словно говоря: «Как можно так ошибаться!»
– Линди! Как ты можешь говорить такое? – Макс притворился шокированным. – Среди моих лучших друзей много экономистов.
Я точно не знаю, что именно заказывал Макс, но официанты бесконечно подносили нам блюда с экзотической рыбой, пересыпанной кориандром. После шести или семи перемен я собралась сходить в дамскую комнату.
– Я пойду с тобой, – сказала Джил, с трудом поднимаясь на ноги.
Мы обе слишком много выпили, но я заметила это, только когда попыталась встать.
В туалете мы заняли соседние кабинки, и я принялась громко смеяться неизвестно над чем, как обычно бывает, когда выпьешь три четверти кувшина саке.
