– У ваших слов горький привкус, ваше сиятельство.
– Налейте мне еще вина. Говорите, виноградники в Кастро-Мадура? Я хотел приобрести там участок земли. Но цены подскочили, и я отказался.
– Напрасно.
– Почему же?
– На камнях растет сладчайший виноград.
– Красиво сказано. Чувствуется поэтический дар.
– Вы слишком добры ко мне…
V
Последнюю милю им пришлось идти пешком. Тот кромешный ужас, по которому ехал нанятый экипаж, назвать дорогой можно было лишь в насмешку. Но за милю до пункта назначения закончилось даже это недоразумение. Махнуть напрямик через каменистое плоскогорье, дотла выжженное солнцем, возница отказался наотрез. Оно и к лучшему, подумал Диего. Чем дальше от города, тем больше езда по проселочным ухабам граничила с изощренной пыткой. Даже у маэстро, привычного к тяготам походной жизни, седалище быстро превратилось в отбивную. Что же говорить о Карни?! Юная донья терпела молча, глотая слезы, но при одном взгляде на нее Пераль чувствовал себя пожирателем детей.
Он вытащил из повозки багаж Энкарны.
– Дай сюда, – сказала Карни.
Диего не ответил.
– Ну дай… Хотя бы сумку!
Не говоря ни слова, он пошел вперед. Колеса чемодана громыхали по камням, грозя отвалиться. Диего поставил чемодан, ухватил за ручку, понес. Сумка, заброшенная за плечо, колотила по бедру – к счастью, по тому, которое не пострадало в схватке.
Карни включила коммуникатор, на ходу сверяясь с картой.
– Нам туда, – указала она рукой.
На горизонте небо сходилось с морем. Оба простора, словно губки, быстро впитывали чернила вечера. Синее к синему, темно-синее к темно-синему. Надо спешить, сказал себе Диего. Не хватало еще опоздать.
– Бухта Бахиа-Деспедида.
– Полчаса, – прикинул маэстро. – Нет, минут сорок.
Он ошибся. Путь едва уложился в час. Пористый известняк был изъеден кавернами, большими и малыми. Вскоре Пераля угораздило подвернуть ногу. Он взмахнул руками, ловя равновесие, и чемодан от всей души саданул маэстро по колену. Диего зашипел гадюкой, пряча в шипении солдатскую брань. Негоже юной донье слышать то, от чего краснели новобранцы, вспоенные крысиным молоком. Он похромал дальше, запоздало выбирая, куда шагнуть. Подкралась усталость, легла на плечи, пригнула к земле. Ныла пострадавшая лодыжка, саднило колено; напомнили о себе раны.
Хорошо хоть, зной улегся.
Казалось, походу не будет конца. За спиной остались поля, огороды и виноградники. Угасла сиреневая кипень благоуханной азукарадо-виолетты – медвяное вино из нектара ее цветов высоко ценилось в Ойкумене. Истаяла далекая стена леса с возвышавшимися над ней кронами гран-арболей – из древесины одного такого великана можно было построить целый галеон. А впереди лежала пыль да росли редкие сухие колючки. Даже вездесущие цикады тут не водились.
За царством пыли начинался спуск к морю.
Символы, вздохнул Диего. Отец обожает символы. Намеки, тени, силуэты в тумане. За нами – Эскалона. И не мятежи, головорезы, клинки и палки, а вино, деревья, разбитые вдрызг дороги родины. Перед нами – пыль, камень, тернии. Возможно, море. Но море – потом. И небо – потом. Если оно случится, небо. Стоит ли гадать, что начнется там, за небом?
– Где сядет челнок? – тихо спросила Карни.
– Где-нибудь.
– В бухте, что ли?
Он хотел пожать плечами и раздумал: если сумка свалится, подобрать ее будет не так-то просто. У него самого имелись вопросы, чертова уйма вопросов. Но не задавать же их девушке?
– Твой гематр сказал, на чем мы полетим?
– Нет.
– На всестихийнике?
– Не знаю.
– «Луч» куда угодно сесть может. Даже на воду!
Очень хотелось верить, что чудо инопланетной техники может преспокойно опуститься хоть на воду, хоть на адскую сковородку, и ничего ему, чуду, не сделается – в отличие от охромевшего маэстро. Но Диего Пераля мучили дурные предчувствия.
– Я летала на «Луче», – каждый боролся с нервами, как умел. Карни болтала без умолку. – А что? Поднимемся на орбиту, а там корабль. Пересядем… Ой!
Забыв о больной ноге, Диего бросился к девушке, ушедшей вперед:
– Стой! Тут обрыв!
Едва не сверзившись вниз, Карни глядела на бухту:
– Вот ты какая, Бухта Прощания. Мы пришли…
В сотне локтей под ними лежала полоска галечного пляжа. Спинами чудовищ из воды торчали скользкие валуны, обросшие ракушками и бородой водорослей. Бахиа-Деспедида, Бухта Прощания – Диего очень сомневался, что здесь способен сесть загадочный всестихийник «Луч». Тем не менее, в бухте ждали люди: восемь человек. Экипаж космического корабля? Орбитального челнока видно не было. До назначенного срока оставалась пара минут – еще чуть-чуть, подумал Диего, и мы бы опоздали. Он поднял взгляд к небу, где россыпью медяков заблестели первые звезды. Нет, никто не летел из тьмы космоса спасать беглецов. Челнок, всестихийник, ангел Господень – никто.
Карни сильно, до крови закусила губу. Впервые лицо девушки отразило сомнение. Диего знал: еще немного, и оно сменится тревогой. А там и до паники недалеко.
– Спускаемся! – он перехватил инициативу. – Вот тропа.
Бежать от обрыва? Глупо, а главное, бессмысленно. Если это ловушка, уйти не дадут. Какая разница, настигнут их на плоскогорье или на пляже? Но вдруг мар Фриш не солгал?! Надежда, сказал себе маэстро. Отравленное вино надежды. Пьяницы, мы хлещем его даже у ворот преисподней. Карни, мне жаль, что я сломал твою жизнь. Я ничего не могу сделать, исправить, починить, но я сожалею о содеянном.
Когда б не хромота, Диего снес бы девушку вниз на руках.
Это напоминало театр: люди в бухте-партере внимательно смотрели, как беглецы спускаются по тропе – лестнице, ведущей от колосников на сцену, а там и в зал. Ближе всех стоял субтильный живчик – судя по внешности, помпилианец – в шортах и легкомысленной цветастой рубашке. Голову его венчала соломенная шляпа с полями столь широченными, что на них, пожалуй, смог бы приземлиться компактный всестихийник. Живчику стоило большого труда оставаться на месте: он переминался с ноги на ногу, сплетал и расплетал пальцы рук, передергивал плечами. Выражение его лица менялось каждую секунду. Тем не менее, если живчик и не командовал в восьмерке, то имел влияние на спутников – это маэстро чуял издалека.
Завершив спуск, Диего поставил чемодан на плоский камень:
– Добрый вечер, сеньоры.
Ответом было молчание.
– Диего Пераль, к вашим услугам.
Шестеро мужчин и две женщины – в подступивших сумерках маэстро лишь сейчас различил, кто есть кто – не произнесли ни слова. Диего нахмурился. Поведение компании выходило за рамки приличий, смахивая на оскорбление. Взглядом он поискал гематра: тот стоял у кромки воды, опираясь на блестящий костыль странной формы. Конец костыля, раздвинув пригоршню ракушек, глубоко ушел в песок. «Мар Фриш!» – хотел окликнуть гематра Пераль, но живчик опередил эскалонца:
