“Если не остановим, вызову армию, – думал Томашев. – Пусть МВО разбирается”. По регламенту при подходе крана к Красной площади он должен был доложить генералу армии Мурову – начальнику Федеральной службы охраны, отвечавшей за охрану Кремля и высших гослиц. Томашев надеялся, что до этого не дойдет.
Его беспокоили результаты видеонаблюдения: на кадрах, снятых с полицейских машин и бронетранспортеров, были отчетливо видны люди в кабине. Один – по виду выходец из Средней Азии – управлял краном, другой же, европейской внешности, в сером пальто и кепке, сидел рядом, не обращая внимания на происходившее, словно ничего особенного и не происходило.
Ни тот ни другой не вступали в переговоры с полицией. Они изредка говорили друг с другом, но микрофоны направленного прослушивания не могли подобрать звук их речи внутри кабины. Один из слухачей утверждал, правда, будто там, внутри, играет протяжная заунывная восточная музыка.
Джихадисты? Утверждать точно пока нельзя: недостаточно оперативных данных.
Люди в кабине, однако, еще полбеды: Томашева больше тревожили странные, необъяснимые вещи относительно самого крана. После первых жертв в районе пересечения Ильинки с Ипатьевским переулком было принято решение уничтожить нарушителей, и капитан Кирисенко, руководивший атакой на месте, приказал выпустить по крану противотанковую управляемую ракету (ПТУР) М-47 – с плеча. Ракета, легко пробивавшая броню, ударила прямым попаданием в застекленную кабину, но не разорвала ее на кварцевую жаркую массу, перемешанную с кусками сидевших внутри людей, а расплющилась и стекла по гладкой поверхности кабины, как брошенное о стену яйцо. В отличие, правда, от яйца не оставив даже следа подтека.
Все последующие ракеты, попав в кабину, вели себя так же: при контакте становились жидкими и стекали по прозрачной кабине на дорогу, где, подымившись, исчезали, испарялись, словно табачный дым.
Обстрел корпуса крана тоже не дал результатов: ракеты отскакивали от его поверхности и звенели по мостовой Ильинки, как огромные пустые консервные банки. Сидевшие внутри даже не оборачивались на обстрел, словно не только его не чувствовали, но и не слышали.
Такого быть не могло: ПТУР М-47 была предназначена для поражения бронированной техники. Полковник Томашев ждал рапорта Кирисенко, которому дал задание провести визуальное обследование крана: установить тип брони, чтобы подобрать адекватные атакующие средства. Наконец, тот вышел на связь.
– Товарищ полковник…
– Ну, что там? – прервал его Томашев. – Установили материал корпуса?
Кирисенко молчал, не отвечая. “Может, связь плохая?” – подумал Томашев. Он, однако, отчетливо слышал тяжелое дыхание боевого капитана, прошедшего обе чеченские, и приглушенный ропот голосов бойцов, словно рокот волн по гальке.
– Докладывай, капитан, – приказал Томашев. – Какой тип брони? Из чего сделан корпус крана?
– Из пластмассы, товарищ полковник, – приплыл по радиочастотам глухой голос капитана Кирисенко.
– Не понял, повтори, – приказал Томашев: связь явно барахлила.
– Визуальное наблюдение и предварительный анализ показали, что корпус крана сделан из пластиковых блоков, товарищ полковник, – доложил Кирисенко.
В голоса бойцов сзади вплелась странная мелодия: будто щипали одну и ту же струну.
– Ты что, охуел там? – заорал Томашев. – Тебе что, шутки шутить? У нас чрезвычайная ситуация: бойцов потеряли, имеются гражданские жертвы! Какая, блядь, пластмасса: ты ее ПТУРами не смог разбить! Вы что там, пьяные, что ли?!
– Никак нет, товарищ полковник, – отрапортовал Кирисенко. – Трезвые. Мы, конечно, близко к “Юргинцу” не подходили, но снимки с увеличением показывают, что корпус крана не цельнометаллический, а сложен из пластиковых блоков. Словно… – Он замялся, потом решился: – Словно детский конструктор, товарищ полковник.
Кирисенко замолчал. Томашев тоже молчал, обдумывая ситуацию: Кирисенко был опытный боевой капитан, и Томашев ему верил. А вот в пластмассу или стекло, выдерживающие прямые попадания противотанковых ракет, он не верил. Нужно было выбирать между двумя.
Он посмотрел на экран видеонаблюдения, куда поступали кадры живой съемки с Ильинки: изображение было не очень четким, покрыто зернистой точкой, и казалось, что рядом со стрелой крана летают странные мелкие птицы. Без крыльев.
Томашев пожалел, что не ушел в отпуск. Или не заболел.
– Капитан, – сказал полковник Томашев, – я тут что-то разобрать не могу: кто это там кружится вокруг крана? Голуби, что ли?
– Клоуны, товарищ полковник, – доложил Кирисенко. – Это клоуны вокруг крана летают.
Томашев не сразу ответил: он пытался увеличить изображение – рассмотреть. Когда получилось, то пожалел: вокруг высокой стрелы крана и натянутых вдоль нее тросов кружились маленькие плоские человечки в шутовских колпаках. Томашев потер глаза.
– Дроны, что ли? – осторожно спросил он Кирисенко. – Беспилотники?
Кирисенко не успел ответить: в рации что-то щелкнуло, и чужой голос – тонкий, надтреснутый, словно и не голос, а мелкие камушки, – сказал:
– Ах, полковник, полковник, что вы, право?! Какие беспилотники! – Голос насмешливо дребезжал, дробился, будто состоял из морщинок. – Вам же милый, удивительный, но – признаем, признаем – несколько туповатый капитан Кирисенко ясно сказал: клоуны. Отчего вы не доверяете своим подчиненным?
– Кто это? – спросил Томашев. – Почему находитесь на радиочастоте, зарезервированной для проведения спецоперации?
– А почему нет? – примирительно спросил дробненький голос. – Радиочастоты принадлежат народу.
– Что? – не понял Томашев.
Голос вздохнул:
– Радиочастоты, Владимир Захарович, это электромагнитные колебания в диапазоне от трех килогерц до трех тысяч гигагерц, – терпеливо сказал голос. – Это, голуба моя, воздух, а воздух, как известно, общий. Принадлежит всем. Национальное достояние. Как “Газпром”.
Томашев кивнул стоявшему рядом адъютанту и, прикрыв микрофон рации, прошептал:
– Пеленгуй источник радиосвязи. Чтоб в две минуты установили. И свяжись с Кирисенко по запасному каналу.
– Нечего и устанавливать, Владимир Захарович, – сообщил голос. – Я от вас, милейший, не прячусь: вот он я. Взгляните на экран.
Томашев посмотрел на экран: оттуда глядело странное, будто составленное из ниточек лицо с бегающими – в буквальном смысле – глазами. Полковник потряс головой, прогоняя видение.
Изображение отодвинулось, и стало видно, что лицо принадлежит кругленькому, странно одетому человечку в клоунском колпаке. Человек висел в воздухе без видимой опоры, примерно в метре над кабиной крана. Вокруг него, словно мухи вокруг куска мяса, роились плоские, одномерные клоуны. У человека не было рации.
“Во что он говорит? – не понял Томашев. – Через что выходит на радиосвязь?”
