Письма писал Сурков и вручал Агафонкину вместе с координатами Событий – местом и временем. Агафонкин объяснил Суркову процедуру: без Назначения он не мог взять Тропу. Он также пояснил, что координаты События не могут быть написаны прямо на конвертах, как – для простоты – предложил делать Сурков: конверт являлся Объектом Доставки, предназначавшимся для Получателя, и не мог содержать никакой информации для Курьера. Для этой цели имелось Назначение – отдельная бумага.
Поначалу Сурков удивлялся формализму Агафонкина, но вскоре перестал: годы бюрократической службы приучили его не искать смысла там, где смысла не было. Оттого он, не раздражаясь, каждый раз проходил ритуал Назначения, стараясь не улыбаться.
– Отправитель? – спрашивал Агафонкин.
– Путин Владимир Владимирович, – как можно серьезнее отвечал Сурков.
– Адресат?
– Он же, – рассеянно говорил Сурков. – Он же и Адресат.
– Владислав Юрьевич, – страдальчески морщился Агафонкин, – ну сколько раз…
– Простите, простите, – виновато поправлялся Сурков. – Адресат – Путин Владимир Владимирович.
Письма Путин подписывал сам: ВВП.
Сперва Сурков интересовался различными аспектами процедуры Назначения, но вскоре перестал, убедившись, что в ней смысла не больше, чем в заседаниях правительства РФ: вроде и не к чему, а отказаться нельзя – положено.
Сам Агафонкин, однако, был ему любопытен, и он часто пытался его расспросить о путешествиях в разные пространства-времена. Агафонкин отмалчивался, каждый раз поясняя, что говорить о чужих Назначениях не может. Оставалось говорить о Назначении Путина. Они и говорили.
Сейчас, доставив очередное письмо в ноябрь 65-го и убедившись, что маленького Володю Путина приняли в секцию самбо, Агафонкин стоял на скользкой дорожке Михайловского сада, глядя на продолжающего болтать Гога. Толстый полосатый узбекский халат Гога распахнулся, и под ним оказалась грязновато-белая фрачная манишка без галстука-бабочки. Трещинки, составлявшие светло-оранжевое лицо, безостановочно двигались, складываясь в варианты носа, рта, бровей, только не имевшие цвета глаза оставались на месте, словно прибитые к этому лицу без лица. Агафонкин не мог понять, куда смотрят эти глаза, оттого что, казалось, они смотрят на все сразу.
Серый Магог зашел справа от Агафонкина, но держался шагах в десяти. “Убежать? – прикидывал Агафонкин. – Через кого?” Для этого нужны Носители, но холодная аллея была пуста, только умершие на зиму деревья с двух сторон да промерзшие длинные лавочки через равные промежутки, словно часовые, которых забыли снять с караула, и они легли спать. “Посмотреть время этих двух?” – Агафонкин взглянул на Магога, но передумал: ему не хотелось видеть его время. Тем более в нем путешествовать.
Оставалось ждать.
– Вы, дражайший Алексей Дмитриевич, что по сторонам озираетесь? – поинтересовался Гог. – Ожидаете кого? Мы с коллегой не к месту? Не ко времени?
– Убежать хотят, – пояснил проницательный Магог. – Носителей выискивают.
– Убежать?! – искренне расстроился Гог. – От нас? Как же так, дорогуша? А вечная дружба, в которой мы поклялись? А обещания писать? Никогда не забывать? Что вы, марципановый вы мой, никуда, никуда не отпущу – и не просите.
Он протянул к Агафонкину открытые синеватые ладони. Неожиданно ладони оказались совсем близко, и Агафонкин мог разглядеть прочертившие их линии-трещинки. Они шли строго перпендикулярно другу другу – разлинованный в клетку листок школьной тетради. Агафонкин не мог оторваться от этих линий: они притягивали его взгляд, и не только взгляд, а всего Агафонкина – ближе, ближе.
Квадратики линий отделились от ладоней Гога и, образовав своими ячейками сетку в сыром воздухе, повисли перед Агафонкиным на фоне голых веток и темно-фиолетового неба. Повисев мгновение, сетка легко метнулась вверх и окутала Агафонкина стальной непреклонностью. Он перестал дышать.
Агафонкин открыл глаза, но ничего не увидел: темнота. Он не дышал, будто дыхание стало ненужным. Сожмурил веки и снова открыл глаза, надеясь, что тьма пропадет, надеясь обмануть судьбу, себя, других.
Вокруг стояла прозрачная тьма.
Шорох. Пламя свечи вдалеке. Погасло.
Агафонкин осторожно, словно пробуя холодную воду реки перед тем как зайти, вздохнул. Воздуха не было. Рот заполнила плотная масса, как жеваная вата, сразу забившая собой трахею и полившаяся холодным и мягким в легкие. Агафонкин хотел ее выплюнуть, но не мог.
Больше всего его пугало, что не нужно дышать. Потому что единственные, кому не нужно дышать, как знал Агафонкин, были мертвые.
Сцена на кухне,
в которой затрагиваются некоторые аспекты коллекционирования бабочек и прочих членистоногих
Алина Горелова не задумывалась о загадке миграции леммингов. Она, поверьте, никогда не задавалась вопросом, почему эти пушистые арктические грызуны совершают массовые миграции через тундру, не опасаясь волков, лисиц, песцов и – даже – полярных белых сов. Алина не мучилась вопросом, отчего проснувшиеся по весне черно-рыжеватые хомячки выползают из подземных нор и устремляются через пустынное, только начавшее оттаивать от долгой северной зимы пространство, не замечая опасности, не пытаясь спастись от хищников, заполняя собой редкие дороги дальних скандинавских поселков, где их забивают палками любознательные дети, давят машинами спешащие по делам взрослые и рвут на части большие лохматые собаки. Когда лемминги на своем пути упираются в море или реку, задние животные просто выталкивают тех, что спереди, в воду, и они тонут, продолжая стремиться неведомо куда, непонятно зачем, неизвестно для чего. Грустно, трагично, таинственно, но никогда, никогда не думала об этом Алина Горелова. А могла бы и задуматься.
Вместо леммингов и их неясной, тревожной судьбы Алина думала о женском счастье. О том, что некоторым женщинам везло в жизни. Когда Алина Горелова думала об этом, она, конечно, имела в виду, что этим женщинам везло с мужчинами: они у них были. Как, к примеру, у ее подруги Кати Никольской.
Во-первых, у Кати был замечательный, солидный, на хорошей должности и ничем не мешающий ее личной жизни муж Александр Михайлович. Во-вторых, у Кати была эта самая личная жизнь. В-третьих, первых двух факторов было совершенно достаточно для счастья. А, сказать по правде, хватило бы и одного.
У Алины же не было ни мужа, ни достойной упоминания личной жизни. Кажется, свободен человек, вот бы и задуматься о миграции леммингов? Так нет: ни разу, ни полраза не озадачилась Алина Горелова этой тайной. Удивительное равнодушие.
К слову сказать, шансов разрешить загадку бегства пестрых пушистых грызунов у Алины было немного: ученые до сих пор не могут прийти к единому мнению. Некоторые полагают, что массовые миграции леммингов “навстречу гибели” напрямую зависят от весенней солнечной активности. Другие же рассматривают миграции животных как коллективные безумства, связанные с нарушением равновесия нейроэндокринной системы: многие обменные процессы в организме контролируются надпочечниками, в которых у животных в период размножения и миграций происходят резкие изменения. Отсюда и вызванное стрессом безумие. Да и понятно: размножаться в тундре – нелегкое дело. Особенно если ты маленькая мышь, которую все хотят съесть. Побежишь куда угодно.
