— Это твой последний шанс, а иначе я сам займусь этим делом.
Ирландец почтительно кивнул и попятился к двери. Принц смотрел в окно, но ничего не видел. Мысли роем проносились у него в голове.
Он услышал, как кто-то вошел.
— Я прибуду через сутки, — проворчал Иоанн, не оборачиваясь, — и ожидаю от вас хорошей работы.
— Да, ваше высочество. Если прикажете, я сам его убью. Иоанн повернулся к нему:
— Зачем он тебе? Ведь он ничего тебе не сделал. Вошедший пожал плечами.
— Заманчивая перспектива — убить лучшего рыцаря короля.
Иоанн пристально посмотрел на него и улыбнулся:
— Бери столько и тех, кого сочтешь полезными, и следуй за ирландцем. Я ему не доверяю. Странное дело, но у Пендрагона в Ирландии много верных людей. К тому же не исключено, что Ричард уже где-то рядом.
— Тогда мы должны действовать быстро, сэр.
— В таком случае, мой дорогой, позвольте узнать, что вы здесь делаете?
А наверху, в самой большой кровати из всех, какие Шинид видела в своей жизни, Коннал покрывал ее поцелуями. Тела их блестели от пота, они двигались в волнообразном ритме, словно морские воды за бортом корабля. Она прижимала Коннала к себе, заставляя его все глубже входить в нее, и он любил ее, и она тихо стонала от наслаждения, впиваясь пальцами ему в спину.
В огне желания она была чудесна и великолепна в свободе самовыражения. Она не боялась своих ощущений, своего тела, и Коннал испытывал наслаждение, даря ей радость, которую она с избытком возвращала ему. Страсть сотрясала ее тело, и весь мир сжимался в комок, а потом мириадами осколков рассыпался над ними звездным шатром.
— Коннал, — прошептала она в последних конвульсиях страсти. Он чувствовал каждый ее нерв, вибрацию каждой клетки ее тела. Они не замечали, как менялся мир вокруг них. Как изменяла форму кровать, как прорастала она диким виноградом, оплетая резное изголовье. Как огонь ревел в камине, вздымая вверх языки пламени. Но вот пламя смирилось, и мир начал успокаиваться. Коннал постепенно привыкал к волшебным превращениям, рожденным магией любви, но они» не уставали вызывать в нем благоговейный восторг.
Он смотрел на нее, убирая влажные завитки с лица.
— Не думаю, что я могла бы дождаться священника, — проворковала она, и глаза ее сверкали как звезды.
Он тихо, рассмеялся:
— И я бы не смог.
Они нежно поцеловались, и Коннал провел ладонью по ее спине, по круглым ягодицам.
— Постоянное желание трогать тебя сводит меня с ума. Шинид улыбнулась:
— Ты пользовался не только руками.
Он засмеялся и перекатился на спину, увлекая ее за собой. Шинид смотрела в его зеленый глаза, удовлетворенно вздыхая. Любовь физическая, чувственная была для нее внове, страсть, дремавшая в ней, только начала себя проявлять. Она хотела его, хотела прямо сейчас, после всего, что было между ними, и она сама удивлялась этому. И он понимал, чего она хочет, как понимала она, чего хочет он, и поцелуи его говорили о бесконечной любви, так долго таившейся и наконец заявившей о себе в полную силу.
Она улыбнулась ему.
— Что такое?
— Я хочу, чтобы священник пришел и ушел, а мы этого так и не заметили, и чтобы я уже была твоей женой.
— Ты уже моя жена, — сказал он, не подумав, и тут же мысленно обозвал себя дураком.
Глаза ее округлились, она рывком села в постели.
— Что ты сказал?
Коннал тянул время, но долго продолжаться это не могло.
— Твой отец подписал контракт и отправил мне его тайно с посыльным к де Курси.
— Это было до леса. — Голос ее стал бесцветным, безжизненным.
Коннала захлестнуло чувство вины и стыда.
— Я не мог тебе об этом сказать. Ради твоей гордости, любовь моя.
— Значит, все было ложью? — В глазах ее стояли слезы. И слезы эти прожигали его сердце.
— Нет, черт возьми, нет! Ты знаешь, что я говорю правду! Когда она захотела встать с постели, он схватил ее за руки и удержал на месте.
— Я люблю тебя. Документы тут ни при чем.
— Для тебя — возможно. Но этим миром правят мужчины, и мой отец отдал тебе право выбора, который я должна была сделать сама.
— Тогда злись на него, а не на меня.
— Ты все время этого хотел, и ты скрывал от меня, что контракт подписан.
— Да, и все же в этот день, в этот час я получил бы твое согласие. Не потому, что твой отец отдал мне тебя, а потому, что ты ответила мне любовью, и еще потому, что я тоже люблю тебя.
Шинид молчала, несчастная и ранимая. Коннал встал с постели и, достав конверт, протянул ей.
— Прочти письмо твоего отца. Он боялся за твою жизнь и до сих пор боится, и потому поступил так, как считал лучшим для тебя.
Шинид внимательно просмотрела письмо, написанное ее отцом.
— Если бы у меня не было этого документа, я не мог бы постоять за тебя. Не мог бы вызвать на бой, скажем, человека принца Иоанна, если бы он захотел тебя увезти. Только муж может заявлять права на женщину, муж или отец, ты ведь знаешь закон. — Коннал стал натягивать штаны. — В глазах короля мы уже муж и жена, но, — голос его вдруг стал нежен, — мне важно лишь то, как ты на это смотришь.
Коннал стоял перед ней, полуобнаженный, беззащитный, и смотрел ей в глаза. Сейчас его судьба была в руках Шинид. Она видела его раскаяние.
Одинокая слеза, скатившаяся по ее щеке, ранила его сильнее, чем клинок врага.
— Скажи что-нибудь, Шинид, разозлись, накричи! Но только не молчи, твое молчание меня убивает.
Мир его рушился. Все, чего он добился, уплывало между пальцев.
— Почему ты не сказал мне этого раньше? Кадык его заходил, но слова не шли с языка.
— Я… я боялся, — наконец выдавил он.
— Ты?
— Я боялся потерять то, что мы обрели вместе. Я не мог лишить тебя уверенности в том, что выбор за тобой.
Шинид отвернулась.
— То, что существует между нами, рождено не подписью короля или моего отца, Коннал, ибо я не могла бы стать твоей, если бы мы не любили.
Он нахмурился.
— Если бы я соединилась с мужчиной, который не любил бы меня, с человеком не с чистым сердцем, я бы погибла в тот же миг, как только тела наши соединились.
Было так, словно его ударили палицей.
— Из-за меня ты рисковала жизнью? Шинид кивнула.
— Я должна была знать наверняка, что ты меня любишь. Это, — она отшвырнула бумагу в сторону, — всего лишь верительная грамота. Способ защитить меня от очередной ошибки. Я не была уверена в том, что мое чувство к тебе, сохранилось в той девочке, какой я была, или появилось новое чувство, рожденное в той женщине, какой я стала. — Шинид завернулась в простыню, но и теперь Коннал видел, что руки ее дрожат.
