Эллен подалась ближе к Грегу и озорно улыбнулась.
– Билл, я ловила Грега на том, что он время от времени глазел на Соколицу, но он был отнюдь не одинок в этом.
Смех. Снова защелкали камеры, и напряженная атмосфера заметно разрядилась. Грег широко улыбнулся, но его улыбка поблекла и застыла: голос Гимли зашептал прямо у его уха:
«Ты ее трахал, Хартманн. Ты заставил ее раздвигать ноги на пяти континентах, а твой жалкий тузик заставлял ее улыбаться и думать, что ей это нравится. Но ей это не нравилось, так ведь? На самом деле – нет. Теперь она о тебе не вспоминает, вообще. Без Кукольника-то!»
Эллен почувствовала, что Грегу нехорошо. Он знал, что его рука, которую она накрыла своей, стала липкой от холодного пота. Она продолжала улыбаться, но в ее взгляде появилась тревога. Он чуть качнул головой и пожал ей пальцы.
«Да твоя женушка – просто профессионал гребаный! Она отлично знает, что делать, да? Улыбается в нужный момент, говорит нужные слова, даже позволила тебе сделать ей ребенка, чтобы на съезде выглядеть трогательно и солидно. Я добьюсь, чтобы твой ручной туз вывалил твои внутренности всем на потеху!»
Прислушиваясь к этому голосу, он помедлил лишнюю секунду. Он услышал, как смех стихает, а настроение меняется. Но поспешил снова захватить аудиторию, отказываясь слушать изрыгаемый Гимли поток обвинений.
– Да, Эллен права: я виноват в том, что поддался влечению. Думаю, среди нас найдется мало таких, кто не поддался бы. Будь это не так, Соколица была бы разочарована. Что до остального – то, боюсь, вас облапошили. Ходят слухи – и только. Впредь я намерен считать, что ответил на этот вопрос, и мы попытаемся сосредоточиться на действительно важных вещах. Если вы хотите сделать из этого историю, проверьте ваши источники. Спросите себя, какими были намерения тех, кто распространял подобную чушь.
– Вы обвиняете Лео Барнета или его сотрудников?
Вопрос пришел откуда-то из задних рядов. Конни Чанг из Эн-би-си.
– Я никаких имен не называю, миз Чанг. Я их не знаю. Мне хотелось бы думать, что такой богобоязненный человек, как преподобный Барнет, не стал бы прибегать к подобной тактике – и я определенно не намерен первым бросить камень. – Новый взрыв смеха. – Но ложь откуда-то пошла: найдите ее источник. Как я заметил, никто из вас не сослался непосредственно на миз Моргенштерн. Я не видел никаких реальных доказательств. По-моему, уже это должно вам что-то сказать.
Он их убедил. Он сумел переломить ситуацию. Однако Грег не испытывал радости. Где-то глубоко он ощутил знакомое шевеление. Кукольник поднимался. Он все еще был глубоко, однако направлялся к поверхности. «Еще день! – подумал он. – Хотя бы один день!»
«Ты даже столько не продержишься, Хартманн. Ты же наркоман! Вот что такое Кукольник: твой наркотик. И вам обоим нужна доза, так ведь? – Гимли хохотнул. – А чтобы ее получить, тебе надо обойти меня. Какая жалость, да?»
Эллен и Эми недоуменно взирали на него. Он застыл в полной неподвижности. Грег виновато пожал плечами и продолжил:
– Несколько минут назад Билл Джонсон обратился ко мне как к сенатору. Я уже год назад оставил этот пост, чтобы участвовать в избирательной кампании, но эта ошибка мне понятна. Билл называет меня сенатором – когда не обзывает как-то еще – уже много лет.
По рядом слушателей пробежали ироничные улыбки.
– Это – привычка, – сообщил им Грег, непринужденно возвращаясь к написанной Тони речи. – Очень легко позволить привычкам управлять нами. Очень легко цепляться за древние предубеждения, туманные взгляды и откровенные сказки. Но мы не можем себе этого позволить – время сейчас не то. До нас доходит слишком много слухов – и мы верим им без всякого основания. Мы приобрели эти привычки очень давно и слушали ложь уже много лет: что джокеры как-то прокляты, что правильно ненавидеть людей – будь они джокерами или нет – за то, что они выглядят или поступают не так, как мы, что люди не могут меняться и что как все сложилось, так и должно быть всегда. Если вы считаете, что мнения и чувства подобны бетону, то вы правы: вы не способны меняться, не можете расти. Но когда мы способны сделать нечто такое, что опровергает такое убеждение, – на мой взгляд, это гораздо важнее, чем сенсационные слухи о супружеской неверности.
Грег посмотрел на Эллен, а она в ответ кивнула. Гимли все еще оставался с ним, и голова у Грега раскалывалась от звуков его голоса, но он моргнул – и продолжил. Ему хотелось поскорее уйти из зала, остаться в номере одному. Он спешил и потому говорил слишком быстро. Сделав над собой усилие, он продолжил уже медленнее:
– Мне приятно сказать, что некоторые вещи, которые мы считаем вечными, все-таки уходят. Я построил всю мою избирательную программу на том, что именно сейчас пора залечить все раны. Мнения меняются. Мы можем обнять тех, кого раньше ненавидели. Вот что важно! Вот что достойно освещения в новостях. Но это тоже не моя история. Я могу понять человека, если пыл заводит его или ее слишком далеко. Я могу понять страстную убежденность, даже когда не могу с ней согласиться. У каждого есть что-то, во что мы глубоко верим, и это хорошо. Все это превращается в проблему только тогда, когда страсть выходит за рамки нормы и превращается в насилие. Существовали организации джокеров, которые порой переходили эту границу.
Грег помахал рукой:
– Эми, приведи их, пожалуйста.
Занавес за сценой раздвинулся – и вперед вышли джокеры. У одного кожа была покрыта мелкими неровными зазубринами, второй был туманным, и сквозь него слабо просвечивал занавес. Репортеры начали тихо переговариваться.
– Скребок и Саван, конечно, не нуждаются в представлении. Их лица неоднократно появлялись на страницах ваших изданий и в ваших передачах в прошлом году, когда их организацию наконец разогнали. – При этих словах Гимли у него в голове засмеялся, и Грег судорожно сглотнул. – Некоторые из ее членов – те, кого сочли мелкой сошкой или безобидными, – были просто оштрафованы и отпущены. Другие – те, которые представлялись по-настоящему опасными, – стали заключенными. Скребок и Саван все это время находились в федеральной тюрьме. Возможно, заслуженно: оба признались в серьезных актах насилия. Тем не менее… я был непосредственной жертвой некоторых их действий, и в течение прошлого года я много беседовал со Скребком и Саваном. Мне представляется, что оба получили непростой и болезненный урок и искренне раскаиваются. Я не изменю своим словам и убеждениям. Я верю в примирение. Нам необходимо прощать, необходимо стремиться понять тех, с кем жизнь обошлась более сурово, чем с нами. Сегодня в соответствии с моей договоренностью с губернатором штата Нью-Йорк Куомо, Министерством юстиции и сенатом Нью-Йорка Скребок и Саван получают условное освобождение.
Грег обнял джокеров за плечи: шершавую кожу Скребка и туманные очертания Савана.
– Это гораздо важнее слухов. Это не обманка, но это и не моя история, а их собственная. Пусть они убедят вас так же, как убедили меня. Поговорите с ними. Задайте им вопросы. Эми, выступи в качестве ведущей…
