Рикки развлекал ее свежими анекдотами про кандидатов, объезжающих округа.
– Или вот еще: если Дукакис, Хартманн и брат Лео поплывут вместе по озеру Ланир, а у катера взорвется мотор и он потонет, то кто будет спасен?
– Страна, – ответила Сара. – В последний раз я его слышала про Рейгана, Картера и Андерсона. Но ты слишком молод и не помнишь.
– Нет ничего нового под луной, Рози. Но в восьмидесятом мой возраст уже был достаточным, чтобы голосовать… правда, только-только достаточным.
– Ты, наверное, считаешь меня развратной старухой: ты мне в сыновья годишься.
Она нахмурилась: это еще что такое? «Полегче», – приказала она себе.
Рикки похлопал ее по руке:
– Очень надеюсь, что это так, Рози.
И он тут же рассмеялся, показывая, что шутит. Тем не менее она невольно напряглась.
Тонкий ручеек звуков тек по коридору, слышный между взрывами их смеха.
– Что это за песня? – спросила она.
Он насмешливо выгнул бровь.
– Разве ты не знаешь? – Она знала, но просто чувствовала потребность что-нибудь сказать. – Это «Маки-Нож». В репертуаре всех певцов в дешевеньких барах Северного полушария. Видишь ли, тут сломался музыкальный центр, и они наняли белого парня, чтобы он расхаживал и свистел.
Она засмеялась и на секунду сжала его руку.
«Черт. Что я делаю?»
Она оглянулась, словно ища какой-то внешний источник своего поведения.
Какое-то движение сзади. Она облизнула внезапно пересохшие губы и заставила себя посмотреть в сторону, словно восхищаясь броскими нарядами на безголовых серебряно-черно-оливково-зеленых манекенах в витрине какого-то бутика.
– Кто-то идет за нами. Нет, не оглядывайся!
– Ты меня обижаешь, Рози. Я ведь репортер, ты не забыла? Я не спал на твоем семинаре!
Он глянул в сторону, а потом снова устремил взгляд вперед.
– Просто какой-то парнишка в кожаной куртке. – Его безупречно гладкий лоб нахмурился. – Похоже, у него горб. Невезучий сукин сын!
Она снова оглянулась.
– Ну-ка, прекрати, а то превратишься в соляной столб! Это ведь ты потребовала незаметности!
– Мне его вид не нравится, – сказала она. – Он… ощущается как-то не так.
– Инстинкты закаленного репортера. Очень сильно закаленного.
– Это ты смеешься над моим возрастом?
– Над тем, что ты выпила. – Он снова похлопал ее по руке. – Так держать. Типа напевать, когда тебе страшно. Не останавливайся. Держи голову выше. Не показывай ему, что боишься. Это включает всяческие первобытные нордические инстинкты.
Она сражалась с мышцами шеи, которые пытались повернуть ее голову в сторону кожаного паренька.
– Считаешь, он может оказаться помощничком Барнета?
– На этом съезде такое бывало, Рози. Вот будет смеху-то, если на нас накинутся, подозревая, будто мы сторонники Хартманна!
На этот раз она все-таки обернулась. Он шагал вперед, держа руки в карманах: то белая кроссовка, то черная. Рикки не ошибся: одно плечо было явно выше другого.
И в том, как он не обращал на них внимания, было нечто слишком нарочитое.
Хорошо хоть, что он действительно щуплый и низкий. Но, с другой стороны, Рикки ведь не Арнольд Шварценеггер!
Как только они свернули за угол, Рикки схватил ее за руку – и они бросились бежать. Сара покачивалась на своих модных шпильках, вечерние туфли Рикки громко шлепали по прорезиненной дорожке. Переход крутился и изгибался. Она то и дело оборачивалась, но признаков преследования не было.
Они сбавили скорость. Сара жадно хватала ртом воздух, и Рикки из сострадания сделал вид, будто задохнулся.
– Еще один поворот, и мы вернемся в «Хайатт», – сказал Рикки. – Очередной потенциально неприятной конфронтации удалось избежать. Вот как мы, люди восьмидесятых, решаем проблемы.
Они завернули за угол – и он оказался там. Прижался спиной и щекой к прохладному кафелю, оценивающе глядя на них. Он начал насвистывать «Маки-Нож».
Сара схватила Рикки за запястье и поспешно утянула обратно.
– По-моему, ты неправа, Рози, – заметил он. – Нам следовало просто смело пройти мимо него.
– Разве ты не понял? – Ее охватил ужас. Он горел в ее глазах, словно раскаленная проволока. – Как он оказался впереди нас?
– Через какой-нибудь служебный ход. Мы уже рядом с отелем. Если он что-то начнет, мы сможем устроить большой шум, и кто-нибудь придет нас спасать.
И тут он выскочил из стены прямо на них. Словно акула.
Рикки с изяществом танцора завел Сару себе за спину.
– Какого черта ты вытворяешь?
– Весело-весело! – сказал парнишка с сильным немецким акцентом и расхохотался, брызжа слюной. – Сегодня все рухнут.
Воздух громко вибрировал и давил, словно влажная ночь за стенами искусственной прохлады «Пичтри». Паренек по-каратистски замахнулся, метя Рикки в шею.
Рикки недаром был прекрасным теннисистом. Его рефлексы оказались на высоте: он блокировал удар своей тощей рукой.
Ребро ладони прошло сквозь нее. На секунду что-то пронзительно взвизгнуло, словно электропила, попавшая на сучок в доске, а потом предплечье и кисть Рикки просто вроде как отвалились.
Рикки застыл, глядя на алое кольцо крови, бьющей из облаченной в рукав пиджака культи. Сара завизжала.
Рикки вскинул руку, направив струю крови в глаза нападавшему. Паренек отшатнулся, вытирая глаза. Рикки бросился на него, размахивая руками.
– Рози, беги!
Ноги ей не повиновались. Рикки колотил паренька культей и неумело сжатым кулаком. Это выглядело как избиение малышей: Рикки был на голову выше, и руки у него были сантиметров на пятнадцать длиннее…
Этот звук повторился. Сара поняла, что будет слышать его всю оставшуюся жизнь, стоит ей только попытаться закрыть глаза. Она ощутила запах, похожий на горящие волосы.
Рука у Рикки отвалилась у самого плеча. Его кровь вырвалась на стену – белую с мозаичным синим, зеленым и желтым рисунком.
Он повернул к ней лицо мученика.
– Рози, – сказал он – и его десны были кровавыми вспышками, – прошу тебя, беги, ради бо…
Рука взмахнула почти игриво. Его нижнюю челюсть отрезало вместе с остатком слова. Его язык полоскался без опоры мерзкой пародией на страсть.
Она повернулась и бросилась бежать. Звуки бойни продолжали ее преследовать. Когда она свернула за угол, у нее отломился каблук. Она упала на колено – и звук столкновения получился резким, как выстрел. Ее проволокло шагов двадцать и бросило на стену. Она попыталась встать, но нога не выдержала ее веса, и она тяжело рухнула на кафель.
