Девон даже не понял, насколько бесчувственным кажутся эти слова, хотя стоявшие рядом помощники громко ахнули.
– Господи, ну как же!.. – воскликнул один из них.
Девон просто продолжил:
– Я говорил с Джеком: Запад тоже выглядит надежно. – Девон не сдержал довольной ухмылки. – Все в порядке, сенатор! – радостно добавил он. – Нам до большинства осталось сто пятьдесят – двести голосов, а тенденция продолжает развиваться в нашу пользу. Еще пара голосований, максимум три. Барнет застрял на месте, а к нам перекидываются все дезертиры. Осталось только выбрать вице-президента. Вам пора принимать окончательное решение.
Кое-кто из стоявших вокруг него помощников закричали «ура». Грег разрешил себе полуулыбку. Джек прошел следом за Девоном и теперь стоял рядом с руководителем кампании. Он поморщился, и Кукольник уловил легкое отвращение.
– Мне очень жаль, Грег, – сказал он, одаряя Девона жестким взглядом. – Искренне. Никто не обвинял бы вас, если бы вы вышли из гонки. Я в такой ситуации, наверное, так и сделал бы. Я понимаю, что никакие слова не смогут облегчить боль.
– Спасибо, Джек! – Грег стиснул тузу плечо. Тяжело вздохнув, он смущенно пожал плечами. – Хочешь верь, а хочешь нет, но эти слова для меня важны. Знаешь, ты – одна из причин, по которой я сюда зашел. Эллен хочет видеть тебя и Тахиона. Кажется, ей хочется, чтобы я был окружен надежными людьми – ради моей безопасности.
При этих словах Грег ощутил очередной всплеск от Билли Рэя: новый прилив чувства вины. Исключительно чтобы доставить Кукольнику удовольствие – и еще потому, что впервые за многие недели он мог делать подобное совершенно спокойно, он усилил вину и позволил Кукольнику ее смаковать. Судорожный вздох Рэя услышали многие.
– Кажется, Тахион в «Омни», – сказал Джек.
– Могу я попросить тебя об одолжении? Найди его и притащи обратно в «Мариотт»! Мы бы поехали в больницу вместе, если ты не против.
Это было легко устроить. Эллен была давней марионеткой, чрезвычайно послушной. И это станет хорошим вкладом в положительное освещение несчастного случая в СМИ. Он мысленно уже видел соответствующее фото.
Сенатор Хартманн, Золотой Мальчик и доктор Тахион у постели миссис Хартманн. Судя по тому как искривились губы Брауна, туз пришел к такому же выводу, однако он только пожал плечами.
– Наверное. Попробую привести Тахи.
– Отлично, – сказал Грег. – Я буду ждать у себя в номере.
16.00
Джек не нашел Тахиона в «Омни» и решил отправиться в больницу без него. У Джека не хватило духа сказать кандидату, что, скорее всего, Тахион снова вернулся в «Мариотт» и, позабыв обо всем, трахается с Флер ван Ренссэйлер.
Пока лимузин полз в пробке, растянувшейся до самой больницы, Хартманн молча смотрел в затылок Билли Рэя, сидевшего на переднем сиденье.
Джек думал о тайном тузе. Если руководствоваться обрывком фотокопии, оказавшейся в сумке у Сары, неизвестный туз был ветераном, которому как-то удалось скрыть свой анализ крови.
Таким образом, Джесси Джексон отпадал: он учился в семинарии и имел отсрочку от призыва. Остальные кандидаты были ветеранами, но Джек решил, что подозрение в первую очередь должно пасть на Лео Барнета.
Барнет был харизматичным популистом, посягавшим на интерпретацию Слова Божьего, а его прихожане, которые во время последних двух выборов голосовали преимущественно за Рейгана, слепо последовали за ним в демократическую партию. Он проповедовал против дикой карты и приносимого ею насилия, но не имел достаточного количества голосов и мог победить только в том случае, если бы на съезде воцарился хаос и его выдвижение стало результатом ответной реакции. Возможно, Барнет уединился у себя в номере ради молитвы о том, чтобы Грега Хартманна постигла катастрофа. И, может быть, ангелы пошли ему навстречу.
Или, возможно, ему навстречу пошли отнюдь не ангелы. В записках Сары, посвященных тайному тузу, была еще одна возможная подсказка: механические рисунки, среди которых оказался ряд крестов. Возможно, Сара нарисовала эти кресты, думая о преподобном Лео Барнете.
Джек решил не делать никаких выводов, пока не просмотрит видеозаписи. Дукакис казался ему старательным, умным и довольно скучным. Вряд ли он стал бы поручать тузам нарубить своих противников на кусочки. А вот Барнет был крайне интересен.
На записях он передвигался по сцене, словно настороженный леопард, вытирая обильный пот громадными платками. Его голос переходил от мягкого простонародного говорка Западной Виргинии к режущим слух, презрительно выкрикиваемым тирадам. И это явно не было безмозглым негодованием святоши. В его льдисто-голубых глазах горел впечатляющий ум. Его послания были настолько хорошо построенными и логично развитыми (в рамках его апокалипсических воззрений), что его коммуникативным навыкам следовало завидовать спичрайтерам всех остальных кандидатов.
А еще Барнет, как ни противно было признавать Джеку, был сексуально притягательным. Ему еще не исполнилось сорока, и его сходство с красавцем-блондином Редфордом и подбородок с ямочкой явно завораживали всех слушающих его женщин.
Одна запись оказалась невероятно откровенной. Барнет поставил ноги по обеим сторонам простертой на полу юной девицы недурного происхождения, в которую вселился дух. Барнет кричал в свой фаллического вида микрофон, а девица говорила на неизвестных языках, извивалась и хрипела – на скептический голливудский взгляд Джека, явно во множестве мощных оргазмов… И, глядя на сосредоточенное лицо проповедника и его кровожадный взгляд хищника, Джек понял, что он заставляет девицу кончать одной только силой своего присутствия и голоса и что Барнет наслаждается этим извращенным торжеством сексуальности…
Джеку вспомнился один темный вечер, когда после бродвейской премьеры он сидел в кофейне на Шестой авеню с Дэвидом Герштейном, членом «Четырех Тузов», чьи способности источать феромоны в тот момент еще не были известны широкой публике. Они и не подозревали, что на той же улице сейчас идет собрание Коммунистической партии США. Когда собрание закончилось, несколько членов партии зашли в кофейню и узнали Джека и Герштейна. То, что началось с просьбы об автографе, превратилось в горячий политический диспут: разгоряченные своим собранием товарищи потребовали от знаменитостей принять их идеологию. Охота за нацистами и свержение Хуана Перона – это прекрасно, но когда Четыре Туза намерены провозгласить свою солидарность с рабочими? А как насчет помощи движению против голландцев на Яве и армии Мао в Китае? Почему Тузы не сражались в рядах Народно-освободительной армии Греции? А как насчет того, чтобы помочь русским избавить Восточную Европу от ненадежных элементов?
Короче, все минусы славы.
Джек хотел распрощаться и уйти, но у Герштейна появилась идея получше. Его феромоны уже затопили маленькую кофейню, внушая окружающим готовность принять все, что он предложит. Вскоре после этого товарищи, несколько докеров и пара очкариков-интеллектуалов, уже стояли на стойке бара, изображая сестер Эндрюс. Собравшихся развлекли исполнением «Ром и кока-кола», «Буги-вуги на трубе» и «Не сиди под яблоней».
