– По словам «Роллинг стоунз», это болезнь века, – ответила Сара Моргенштерн, разламывая омлет вилкой.
В этот день ее волосы цвета инея были зачесаны слева направо. На ней было простое розовое платье, доходившее до колен, черные капроновые чулки и белые туфли на танкетке.
Барнс отправил в рот кусок омлета с тофу и шпинатом. Пиджак его строгой двойки висел на спинке стула. Белая рубашка и подтяжки делали его похожим на пастора-методиста времен «Пожнешь бурю», но круглые очки в тонкой золотой оправе выбивались из этого образа.
– Оно соревнуется со СПИДом, – сказал он. – Но будем говорить серьезно – ты оказалась далеко от своей привычной джокертаунской сферы. Всем тем, что будут на этой неделе сообщать из Атланты, станет заниматься Вашингтонское бюро, а там не будут относиться к твоим заскокам с той же снисходительностью, что в нью-йоркском. Сенатор Грег – любимчик «Пост». Можно подумать, он личное творение Кэти Грэм. Начальству не понравится, если ты начнешь швырять в него камнями.
– Мы журналисты, Рикки, – возразила она, подаваясь вперед, словно собралась дотронуться до его руки, лежащей рядом с тарелкой. Белые пальцы замерли в считаных миллиметрах от светло-шоколадных. Рикки на это не отреагировал. Он был ее давним другом, несколько лет назад посещал ее семинар по журнализму в Колумбийском университете и знал, что ее сдержанность не имеет никакого отношения к цвету его кожи. – Мы должны говорить правду.
Рикки покачал своей продолговатой ухоженной головой.
– Сара, Сара! Ты же не настолько наивна! Мы говорим то, чего хотят наши владельцы или наши коллеги. И если правда некстати придется между этими двумя запросами, то сторонников у нее окажется мало. И потом – что есть истина, как спросил человек, умывший руки?
– Истина в том, что Грег Хартманн – убийца и чудовище. И я выведу его на чистую воду.
Когда Хирам Уорчестер вошел в кабинет, Джек вздрогнул и уже принялся было вставать, но потом решил этого не делать. Он снова откинулся на спинку стула, держа чашку кофе и сигарету. Они с Хирамом вместе были на «Крапленой колоде», и хоть и не могли считаться друзьями, но в формальностях нужды не было.
Казалось, Хирам не спал всю ночь. Он молча направился к сервировочному столу, взял тарелку и принялся ее наполнять.
Джек почувствовал, что у него намокают от пота волосы. Его пульс то и дело менял ритм. Он возмущенно спросил себя, какого черта так нервничает, и глубоко затянулся сигаретой.
Хирам долго наполнял свою тарелку. Джеку даже стало казаться, что его дикая карта неожиданно изменилась, придав ему невидимость.
Хирам повернулся, жуя пирожок с таким видом, словно не ощущал его вкуса, и уселся напротив Джека. На самолете он использовал свое управление силой тяжести для того, чтобы сильно уменьшать свой вес, что придавало ему странную быстроту и ловкость. Похоже, сейчас он этого не делал. Он устремил на Джека потухшие глаза.
– Браун, – сказал он, – эта встреча – не моя идея.
– И не моя.
– Ты был моим героем, знаешь ли. Когда я был мальчишкой.
«Нам всем рано или поздно приходится взрослеть», – подумал Джек, но решил не произносить это вслух. Пусть выговорится.
– Я сам никогда не пытался быть героем, – продолжил Хирам. Джеку показалось, что он довольно давно обдумывал эту речь. – Я толстый владелец ресторана. Моего портрета не было на обложке «Лайф», я не играл главной роли в художественном фильме. Но я всегда был верен своим друзьям.
«Ну и молодец, приятель». На этот раз Джек чуть было не произнес эти слова. Однако он вспомнил Эрла Сэндерсона, летящего к полу в фойе «Мариотта», и снова промолчал.
Он сморгнул с глаз капельки пота. «Зачем я это с собой творю?» – спросил он себя.
Хирам продолжал говорить лишенным всякого выражения голосом:
– Грег сказал мне, что ты хорошо поработал в Калифорнии. По его словам, мы пропали бы без поддержки знаменитостей и тех денег, которые ты обеспечил. Я благодарен за это, но благодарность – это одно, а доверие – совсем другое.
– Я бы в политике никому не доверял, Уорчестер, – проговорил Джек и моментально задумался над тем, настолько этот модный цинизм соответствует истине. Ведь он же доверяет Грегу Хартманну, знает, что тот по-настоящему хороший человек, и хочет его победы на выборах сильнее, чем хотел чего бы то ни было за последние тридцать лет.
– Важно, чтобы Грег Хартманн победил на этих выборах, Браун. Лео Барнет – настоящий исламист в американском костюме. Помнишь Сирию? Помнишь, как джокеров на улицах забивали камнями? – Глаза Хирама странно вспыхнули. Он поднял руку и сжал ее в кулак, забыв о том, что держит в ней полпирожка. – Вот что здесь решается, Браун. Они готовы на все, чтобы нам помешать. Они будут подкупать, очернять, соблазнять, применять силу. И где окажешься ты, Браун? – Он уже почти кричал. – Где ты окажешься, когда они по-настоящему тебя прижмут?
Внезапно вся нервозность Джека исчезла. Его охватил холодный гнев. С него хватит!
– Ты… там… не был! – проговорил Джек.
Хирам замолчал и только теперь заметил тесто, выдавившееся между его пальцами.
– Ты… там… блин… не был!
Слова со скрипом выходили из того места в сознании Джека, которое представлялось ему сумеречным кладбищем, – из места без тепла, из бескрайней равнины пожухшей травы с серыми камнями, отмечавшими кончину Эрла, Блайз, Арчибальда Холмса, всех парней, знакомых ему по Пятой дивизии, всех, кто погиб при переправе через Рапидо, всех тех крошечных фигурок, пригоршнями праха развеянных обстрелом при Кассино…
Джек встал и отшвырнул сигарету.
– Для негероя ты умело произносишь речи, Уорчестер. Может, тебе стоит податься в политику?
Быстрыми яростными движениями Хирам стирал салфеткой тесто с пальцев.
– Я говорил Грегу, что тебе нельзя доверять. Он сказал мне, что ты изменился.
– Может, он прав, – сказал Джек, – а может, ошибается. Вопрос в том, что ты можешь с этим поделать?
Хирам бросил салфетку и тяжело поднялся на ноги – бледная гора, готовящаяся к бою.
– Я могу сделать то, что должен сделать! – резко заявил он. – Это слишком важно!
Джек ощерился зубы в волчьей усмешке.
– Ты этого не знаешь. Тебя не испытывали. Тебя там не было. – Он издал странный смешок: так аристократ из исторического фильма смеется над стоящими под стенами замка крестьянами. – Про меня все знают, Уорчестер, но тебя еще не прижимали. Тебя никто не просил предать твоих друзей. Ты там не был и не знаешь, что сделаешь, пока этого не случится. – Он снова улыбнулся. – Можешь мне поверить.
Под улыбкой Джека Хирам буквально завял. А потом этот крупный мужчина вдруг побледнел и, к вящему изумлению Джека, пошатнулся и завалился назад. Из кресла, в которое Хирам рухнул, во все стороны разлетелись пружины. Он потянул себя за воротник, словно задыхаясь, и открыл на шее болезненную язву.
