Рэй обжег сыщика взглядом:
– Держись от меня подальше, ищейка, или на собственной шкуре убедишься.
Он захлопнул за собой дверь.
– Ищейка! – воскликнул Джей. – Он прямо взял и назвал меня ищейкой! Господи, обидно-то как! – Он повернулся к Тахиону. – Пойдешь?
Тах выпрямился и вскинул голову:
– Надо.
Джей вздохнул:
– Я боялся, что ты скажешь что-то в этом духе.
Может, он поспал, а может, просто время от времени впадал в ступор. Он решил, что надо все-таки сделать то, что он обязан сделать, пока координация движений еще сохранилась и он способен нажать нужные кнопки на сотовом телефоне.
– Преподобного Барнета, пожалуйста.
– Кто его спрашивает?
Женщина говорила с сильным испанским акцентом.
– Это Джек Браун.
Голос с акцентом чопорно заявил:
– Преподобный Барнет ни с кем не встречается, мистер Браун. У него молитвенное бдение, которое, как ожидается, продлится до тех пор, пока…
– Он со мной будет говорить!
Джек повысил голос почти до крика.
– Сэр, – отозвалась она с наигранной терпеливостью, – преподобный Барнет…
– Передайте ему, – сказал Джек, – что я могу обеспечить Калифорнию.
Наступила долгая пауза, а потом голос вернулся.
– Соединяю вас с мисс ван Ренссэйлер.
При упоминании этого имени Джеку в глаза вонзились тонкие стилеты похмелья.
Однако он все же чуть приблизился к преподобному.
«Он идет».
Кукольник ощутил приход Тахиона по отвращению Билли Рэя.
«Мы делаем ошибку, не пытаясь его подчинить».
«Нет! – возмутился Грег. – Он нам не по зубам, он слишком силен. Если мы попробуем телепатически на него напасть, у него появится предлог для ответных действий. Мой способ лучше».
«Ты слаб. Ты чувствуешь себя виноватым».
Это обвинение было слишком справедливым. Да, он испытывал чувство вины. Все-таки он знал Тахиона двадцать лет.
«Просто заткнись, – приказал он Кукольнику. – Дай мне все сделать самому».
«Ладно-ладно. Кому еще он рассказал? Хирам знает. Может, еще массе народа…»
«Заткнись!»
Грег стоял у окна, пока Билли с явной неохотой заводил Тахиона в номер.
– К вам один предатель, сенатор, – объявил Рэй, открывая дверь. – Интересно, сколько этому уродцу заплатили?
Рэй так стремительно начал закрывать дверь, что Тахиону пришлось быстро шагнуть вперед, чтобы не получить удар по ноге.
Грег продолжал перелистывать страницы папки, которую он держал в руках, медленно и осторожно. Он дождался раздраженного фырканья Тахиона.
– Говорите, что хотели сказать, сенатор. У меня не так много лишнего времени, чтобы тратить его на вас.
Эти слова больно ранили – сильнее, чем следовало бы. «Это делал не я! – хотелось ему сказать. – Это все Кукольник». Но этого он сказать не мог, потому что Кукольник все слышал. Он повернулся к медноволосому инопланетянину и бросил папку на журнальный столик перед Тахионом.
– Чертовски интересное чтиво, – сказал он. – Давайте, доктор. Прочитайте.
Тахион гневно посмотрел на него, но схватил папку своими изящными пальцами. Он пролистал страницы с грифом Министерства юстиции и пожал плечами.
– Ну и что это, сенатор? Доигрывайте свой фарс и покончим с этим.
– Все достаточно просто, доктор. – Хартманн уселся в одно из кресел и откинулся на спинку, с наигранным спокойствием положив ноги на стол. – Вы вторглись в мои мысли и завладели оружием, которое можете против меня использовать. Мне не нравится вести дуэль с незаряженным пистолетом. И потому я начал искать сведения о вас. Мне стало любопытно, кто нашептывает вам на ухо слова против меня. Мне захотелось узнать, откуда могла прийти эта ложь.
– Это не ложь, сенатор. Я видел ту отвратительную извращенную штуку у вас в голове. И мы оба это знаем.
«Ну же! – взмолился Кукольник при этом оскорблении. – Дай мне попробовать!»
«Нет!»
Грег взмахнул рукой.
– Кто-то должен был уговорить вас изнасиловать меня мысленно, доктор. Я знаю, что отчасти в это был втянут Хирам, но на самом деле Хираму хотелось в меня верить. Источник – не он. Я предположил, что это была Сара, а если это действительно была Сара, то она должна была действовать совместно с кем-то еще. Видите ли, я знаю, что Кахина… (вы ведь помните бедняжку Кахину, доктор?..) говорила с Сарой. Я знаю, что она и Гимли связывались с еще одним человеком – с русским. У меня даже была его фотография. А у меня есть влиятельные друзья, вы об этом помните, доктор? Они кое-что для меня выяснили, проверили кое-какие факты и даты. Вас удивит то, что им удалось выяснить. А может быть… может быть, и не удивит.
Грег покачал головой, адресовал Тахиону свою фирменную полуулыбку, которую использовали все политические карикатуристы, изображая Хартманна.
– Это даже забавно, правда, доктор? Комитетчики исходно были правы. Вы действительно были коммунистом из космоса.
Тахион побледнел. Его трясло, губы сжались в тонкую линию. Кукольник уловил волну эмоций и радостно засмеялся. «Есть! Мы его поймали!»
– Пиф-паф! – сказал Грег. – Как видите, у меня тоже есть пули. Одну зовут Блез, а вторую – Поляков… и у нее есть много других имен. Очень мощная амуниция.
– Вам ничего не доказать! – попытался возражать Тахион. – Ваши люди утверждают, что Поляков мертв. Кахина мертва. Гимли мертв. Все, к кому вы прикасаетесь, умирают. У вас только слухи и инсинуации. Фактов нет.
– Полякова видели здесь, в Атланте. И остальные факты легко будет подтвердить, – спокойно сообщил ему Грег. – Но мне не хочется себя утруждать.
– А чего вы хотите?
– Вы это прекрасно знаете, доктор. Я хочу, чтобы вы сказали, что ошиблись. Я хочу, чтобы вы объявили прессе и делегатам, что это все было результатом недопонимания между вами и мной и что все уже улажено. Мы – друзья. Мы приятели. И вы будете чертовски разочарованы, если все не будут за меня голосовать. Если вы не захотите и дальше активно меня поддерживать, прекрасно. Уезжайте из Атланты сразу после публичного заявления. Но если вы этого не сделаете, я начну раскапывать факты, от которых вы так небрежно отмахнулись. Возможно, вам удастся помешать моему выдвижению, Тахион, но я позабочусь о том, чтобы вы пошли на дно вместе со мной и ваш выскочка-внук тоже.
Все сработало. Грег был в этом уверен. Тахион молча бесновался, стискивая в руках папку с такой силой, что картон мялся. На щеках у него пылали алые пятна. Этот чертов жалкий слабак был готов расплакаться: на глаза у него наворачивались слезы!
