– Мотив! У вас был мотив. И очень серьезный. – Я сказала это твердо и спокойно.
– Бред! Какой мотив? – Ирина налила в стакан холодную воду из-под крана и выпила его залпом. – Не было у меня мотива! Я Виктора вообще плохо знала. Для меня он – только друг моего мужа. Я даже в общей компании всего несколько раз виделась с ним…
– Да? Тогда вам привет от Инессы Леонидовны.
Я пристально смотрела на Ирину. Эффект, произведенный моей последней фразой, похоже, сразил ее. Но она еще пыталась сопротивляться:
– Я не знаю никакой Инессы Леонидовны!
– Зато она вас, похоже, знает, и хорошо.
Мне показалось, что она сейчас упадет в обморок.
– Ирина, я вас прошу: расскажите все сами! Все, с самого начала – когда вы еще были студенткой и встречались с Павлом Рожковым. Поверьте, вам будет легче. Я знаю, что вы много лет носите в себе эту боль и не можете, хотя очень пытаетесь, все забыть. А чтобы вам было легче вспоминать, я вам передаю еще и привет от Алены Митиной.
Моя последняя фраза Ирину просто потрясла. Она посмотрела на меня испуганными глазами и бессильно опустила руки:
– Вы и это раскопали?! Но как?! Столько лет прошло…
– Ирина, поверьте, нет ничего тайного, что когда-нибудь не становится явным.
Она налила себе чаю, руки у нее мелко дрожали. Казалось, ее знобит.
– Я думала, что все уже похоронила… что все давно кануло… Неужели я ошиблась? Я оборвала все нити, все связи – с друзьями, знакомыми… Господи, как это тяжело! Этот груз… столько лет… Восемь? Да, пошел девятый год. Я только теперь поняла, как я изменилась за это время. Восемь лет, нет, уже почти девять лет тому назад я встретила Павла. Мы на дискотеке познакомились. Он тоже был студентом последнего курса, только учился в университете. Стояла великолепная осень! Сухая, теплая. Как по заказу – для нас. Мы гуляли в парках, на набережной, ходили в боулинг, в кафе, и везде нам было хорошо вместе. Я слушала его часами, он так интересно рассказывал обо всем на свете. Он такой начитанный! Был несколько раз за границей, объездил столько городов, побывал на Кавказе, Домбае, Байкале… Он увлекался горными лыжами, мотоциклом, сноубордом… Я влюблялась в него с каждым днем все сильнее. Я не ходила, просто летала… Эта сказка продолжалась примерно полгода. А весной я вдруг поняла, что беременна. Я не знала, как мне на это реагировать. И обрадовалась, и испугалась одновременно. Ведь неизвестно было, как Паша это принял бы. Когда я сообщила ему, меня всю трясло. А он отнесся к этой новости на удивление спокойно. Сказал, что поговорит с родителями, и, если они не против, мы поженимся. Я ушам своим не поверила! Неужели я такая счастливая? И ребенок у меня будет, и муж. И какой муж! На радостях я все подруге рассказала, Алене, мы тогда с ней еще дружили. Через пару дней Паша пришел, сказал, что его мама хочет со мной познакомиться. Я собиралась на встречу с ней как на большой праздник. Прическу сделала, маникюр, надела лучшее, что у меня было из одежды. Конечно, мне не хотелось в грязь лицом ударить, все-таки будущая свекровь!
Ирина на секунду закрыла лицо ладонями. Ей было трудно говорить, я это ясно видела. Не каждый день приходится вот так исповедоваться. Но она взяла себя в руки и продолжала:
– Инесса Леонидовна встретила меня очень хорошо. Только не в их квартире, а в какой-то другой, маленькой. Павел рассказывал, какие у них хоромы, пятикомнатная двухуровневая квартира в центре. А эта «двушка» была скромнее, но тем не менее тоже ничего. Я, грешным делом, подумала – может, эту квартиру его родители хотят нам отдать, чтобы мы здесь жили после свадьбы… Наивная дура! Так вот. Инесса Леонидовна сказала, что я ей очень понравилась, что о такой снохе она и сама мечтала и выбор сына одобряет. Кстати, Павел почему-то вышел из комнаты, когда мы с его матерью беседовали. Инесса расспрашивала меня о моих родителях, о том, где я живу, где собираюсь работать после института… Я, как дура, все ей рассказала. Она говорит: меня, мол, все в вас устраивает, но есть одно «но». Я, говорит, должна быть уверена, что вы абсолютно здоровы и способны родить здорового ребенка. Мне, мол, не нужен внук-дебил или какой-нибудь задохлик. Поэтому, сказала она, вы должны лечь на обследование в хорошую клинику. Я, мол, знаю, куда вас положить, сама договорюсь, у меня знакомые есть. Полежите там пару деньков, сказала, пройдете обследование и, если все будет хорошо, после выписки сыграем свадьбу. О деньгах не беспокойтесь, говорит, все оплачу, вам там даже отдельную палату выделят, будете лежать, как на курорте. В общем, на следующее утро я уже оказалась в клинике этой дурацкой, на улице Гончарова. Меня действительно положили в отдельную палату, да и вообще, встретили, как какую-то важную особу. У меня и холодильник был, и телевизор. Шикарная кровать, в изголовье кнопка, можно медсестру вызывать, не вставая с постели. Сказка! Пришел доктор этот… Чайников. Я растерялась: такой молодой! А он: «Не надо меня бояться, я посмотрю вас очень осторожно, вы ничего не почувствуете». В общем, он меня осмотрел, сказал, что ему что-то там не нравится, взял анализы. Потом у меня еще кровь брали. И велели лежать в палате, телевизор смотреть. Я думала, Паша меня после занятий в университете навестит, но он почему-то не приехал. На другой день Чайников опять за мной пришел и проводил в свой кабинет. Там он велел мне лечь на кушетку и сделал мне укол в вену. Я почувствовала что-то недоброе, у меня даже сердце заныло. Я спрашиваю: что это за лекарство? Он говорит: мол, не беспокойтесь, это витамин, его всем будущим мамам колют, так что лежите спокойно. Я и лежала, пока не почувствовала, что начинаю куда-то уплывать. Последнее, что я помню, это слова Чайникова: «Ирина! Откройте глаза!.. Кажется, готова. Давай!» Я ощутила, как меня подняли и переложили на что-то другое, то ли на каталку, то ли… не знаю, на что еще. И все. Я словно провалилась в какую-то черную яму…
Ирина замолчала и вытерла слезу, скатившуюся по ее щеке. Она молчала некоторое время, прихлебывая чай, и смотрела прямо перед собой невидящим взглядом. Я не торопила ее. Я понимала: чтобы рассказать о том, что было так старательно похоронено ею почти девять лет, нужно большое мужество. Когда она заговорила вновь, голос у нее был севший, с хрипотцой.
– Очнулась я только к вечеру. Я лежала в палате и не могла понять, что со мной. Тело было словно не мое, какое-то деревянное. Низ живота болел. Меня тошнило. В голове – туман. Я пыталась вспомнить, где я и что здесь делаю, но мысли путались. Не знаю, сколько я так лежала, но через некоторое время вошла Диана, медсестра Чайникова, увидела, что я очнулась, подошла ко мне, велела лежать и позвала врача. В смысле, Чайникова. Тот пришел, сел на край кровати, взял мою руку… Заботливо так спросил, как я себя чувствую. Я сказала, что мне плохо, он ответил, чтобы я не волновалась, через час-другой все пройдет. Я спрашиваю: «Что со мной? Почему болит низ живота?» Он меня по руке гладит: я, говорит, должен огорчить вас. Я ему: скажите наконец, что случилось? А он так грустно, потупив глазки: «Вам стало плохо, вы упали и сильно ударились. У вас началось кровотечение… случился выкидыш… Мне очень жаль, вы потеряли ребенка…» Я понять ничего не могу. Я упала?! Когда?! Он же сам велел мне лечь на кушетку! Я все вспомнила, что произошло перед тем, как я сознание потеряла. И не падала я! И слова его точно помню: «Кажется, готова. Давай!» И что перекладывали меня куда-то с кушетки, тоже помню. В общем, я заплакала, а он, гад, стал меня утешать. Я чувствовала, что здесь что-то не то, что все это ложь – насчет того, что я сама упала… Потом я закричала, когда до меня дошло, что я потеряла ребенка. Прибежали санитары, схватили меня, Диана сделала мне укол, и я опять уснула.
