Некоторые из присутствующих в зале демонстрируют свое возмущение и освистывают австрийского адвоката.
Что касается доктора Курца, то он невозмутимо воспринимает требования гражданского истца.
В середине судебной речи адвоката истца он вынул из кармана пилку для ногтей и теперь методично подпиливает ногти.
Затем приходит время выступить адвокату ответчика.
Переводчик, сидящий рядом с полковником Овиц, шепотом переводит.
– Их адвокат говорит: «…Этот процесс не должен иметь места, так как речь не идет об убийстве людей».
Давид чувствует дрожь в спине.
– Он говорит: «У Эмчей нет удостоверения личности, нет гражданства, они не вписаны в книги актов гражданского состояния, не известны ни их родители, ни дата рождения». Он добавляет: «Поэтому они близки к животным, а нельзя осудить человека, который убил животное, тем более ребенка 14 лет, не подлежащего юридической ответственности».
Зал разражается хохотом.
– А теперь, что он сказал?
– Он сказал: «В этом случае следовало бы осудить мальчишек, которые забавы ради начиняли лягушек петардами. Это не садизм и не извращенность, это просто детские игры». Он добавил: «Пусть тот, кто никогда не забавлялся в юности тем, что снимал напряжение, издеваясь над змеями и ящерицами, первым бросит в него камень».
В зале слышен гогот, и даже полная белокурая женщина-судья не может удержаться от улыбки. Одна женщина встает и аплодирует, говоря что-то на немецком, что вызывает еще больше смеха у многих присутствующих.
Адвокат наслаждается произведенным эффектом, он позволяет залу выкрикивать что-то себе в поддержку, а затем вновь продолжает свою речь.
Сам он, когда был мальчишкой, забавлялся тем, что наливал уксус в муравейники, а затем поджигал их, или же сыпал соль на улиток, чтобы увидеть, как они корчатся от страданий. Он сознается, что в родительском доме отравлял ядом растения, писая на них, убивал рыбок в аквариуме, добавляя в воду стиральный порошок, и он даже вместе с компанией друзей развлечения ради забил камнями бродячую собаку.
Полковник Овиц сжимает челюсти. Аврора и Давид с трудом сдерживают свое возмущение.
Адвокат защиты, чувствуя себя все более раскованным, берет зал в свидетели, и переводчик продолжает:
– «…Мучать животных – это детская забава, распространенная во всем мире. В некоторых странах коррида, например, это мучение, возведенное в ранг традиционного народного праздника, на этот раз для взрослых. Разве тореро приговаривают к выплате штрафа и к условному наказанию? Нет. И главы государств приходят на этот спектакль, почитая приглашение туда за честь. Если когда-нибудь должны будут осудить бедного доктора Курца (у которого к тому же есть орден за заслуги в своей области и который в дополнение к этому носит звание почетного гражданина) за безобидные забавы его сына, в таком случае следовало бы посадить в тюрьму полстраны, включая адвокатов, судей и присяжных, которые совершили тот проступок, что имеют детей, которые “открывают для себя природу, играя с животными, иногда неловко”».
И снова несколько человек разражаются аплодисментами. Судья вынуждена постучать молоточком, чтобы вновь воцарилось молчание. Доктор Курц по-прежнему невозмутим, он продолжает полировать ногти.
Адвокат защиты доволен реакцией зала, он продолжает, а переводчик объявляет:
– Адвокат защиты требует полного прекращения дела за отсутствием состава преступления. И он счел бы нормальным, если бы французы извинились за «это чрезмерное обвинение», ставящее целью очернить репутацию его клиента, «доброго австрийского гражданина», за мелочи, которые даже не заслуживают того, чтобы говорить о них перед судом.
И снова в зале слышны проявления поддержки, а председательница суда бьет молоточком по столу, чтобы призвать всех соблюдать тишину. Она повышает голос, чтобы сказать, что суд удаляется для обсуждения вопроса.
Трое руководителей «Пигмей Прод» выходят в прилегающий зал ожидания. К ним присоединяется их адвокат, он говорит по-французски с сильным немецким акцентом:
– Не беспокойтесь. У них нет ни одного шанса. Трое судей видели кадры, где девушек мучали. Какими бы ни были аргументы защиты, эти ужасные и впечатляющие сцены под музыку Вагнера слишком жестокие, чтобы кто-либо остался бесчувственным к ним.
– Весь зал поддержал их, – скептически замечает Давид.
– Это простой шовинистический рефлекс. Курц – местная знаменитость, а вы для них просто иностранцы, «которые стремятся причинить неприятности местным». Но увидеть, как трех женщин прямо перед камерой подвергает мучениям глумящийся подросток, – это аргумент, который опрокидывает все остальные.
Наталья Овиц не отвечает. Она тоже совсем не уверена в успехе.
– Он прав. Я уверена, что все пройдет хорошо, – утверждает Аврора.
– Этот доктор Курц показался мне слишком уверенным в себе, – говорит Давид, явно нервничая.
Адвокат качает головой:
– Гарантирую вам, мадам Овиц, что вам не стоит беспокоиться. Я внимательно наблюдал за судьями во время показа фильма. Тот, кто сидел справа, прикрывал себе глаза рукой, чтобы не видеть эти ужасы. А тот, кто был слева, кусал себе губы.
– Я тоже смотрела на судей во время показа фильма, у них действительно был такой вид, что им это отвратительно, – подтверждает Аврора.
Раздается звонок, извещающий, что трое магистратов закончили обсуждение и возвращаются в зал.
Белокурая женщина-судья в окружении своих коллег выносит вердикт, который тут же переводится переводчиком:
– Она говорит: «Заслушав выступления в суде, мы пришли к заключению, что смерть трех Эмчей, с точки зрения законодательства, не может рассматриваться как преступление, потому что не имела места гибель людей в буквальном смысле этого слова».
В этот момент несколько присутствующих в зале издают победный клич.
– «Однако…»
Судья ждет, пока все замолчат, и продолжает:
– «Однако мы констатируем, что Эмчи, которых можно рассматривать как промышленные изделия, были взяты в аренду, подвергнуты порче и их не вернули их законным владельцам – компании “Пигмей Прод”. Вследствие этого мы признаем наличие состава преступления, классифицируемого как “умышленная порча имущества, которое было предоставлено под присмотр и под ответственность депозитария”. Не найдя юридических прецедентов такого рода “проступка”, мы за неимением лучшего приравняли его “к невозврату и порче оборудования, предоставленного в аренду, стоимость которого приблизительно равна стоимости легкового автомобиля”».
– ЧТО?!! – восклицает вскочивший на ноги Давид. – Вы приравниваете микролюдей к автомобилям!!!
Но адвокат уже делает ему знак сесть и ожидать окончания вердикта. Судья говорит, а переводчик возобновляет свою работу:
